Петров. И хорошо, что кончилось. Ты где живешь, Бурмин?
Бурмин. В рабочем городке.
Петров. Свой дом?
Бурмин. Отец построил. Три комнаты, и крышу железом покрыл.
Петров. Все время и живешь там?
Бурмин. Нет, до войны жил в городе. А после гибели жены живем у матери. И дочери с бабкой лучше, та за ней смотрит.
Петров. Это твоя дочь в местной газете у Голубева работает?
Бурмин. Моя. Понимаете, какую профессию избрала.
Петров. Острый глаз у нее. Смотри, еще и до отца доберется.
Бурмин. А ведь перед войной школу кончила.
Петров (внезапно). Так что у тебя?
Бурмин (очень серьезно). Хочу разобраться в своих ощущениях.
Петров (присматриваясь к Бурмину). Давай разбираться... в ощущениях.
Бурмин. Два месяца я в горисполкоме. Как будто повышение после райсовета, как у вас, военных, — с полка на дивизию. Но лучше бы мне снова в батальон...
Петров. Ты гражданскую терминологию применяй, а то не все понятно.
Бурмин. У меня такое впечатление, что я воду в ступе толку.
Петров. Ты думаешь, это понятней?
Бурмин (возбужденно). Иван Васильевич, может, я высказал бы все на бюро горкома, чтобы не показалось, что я оговариваю Ратникова?
Петров. Ну-ну, зачем же сразу на бюро. Давай раньше сами разберемся, в чем дело.
Бурмин. Понимаешь, Иван Васильевич, тут все дело в существе, в основе. Мы — исполком. Исполнительная власть народа. Народ нас избрал, и мы для него не просто хозяева города, мы те, которым он доверил свой быт, свою экономику, здоровье, таланты.
Петров (остро). А ты?
Бурмин. А я... Мне стыдно сказать — чиновником стал... Я два месяца здесь. Каждый день я обязан входить глубже в работу, но я не хочу входить глубже в эту работу, в эту проторенную колею.
Петров. Почему?
Бурмин. У нас в исполкоме какой-то зловредный микроб равнодушия. Внешне все правильно. Есть приемы, вывешено расписание дежурств. Три раза в неделю полотеры до блеска натирают полы. Всюду малиновые дорожки. Но у меня такое впечатление, что постланы они, чтобы не было слышно не только шагов, но и голоса посетителей. У нас в городе еще мало думают о человеке. Вот трамвай, грубый транспорт, как говорит наша уборщица. Сняли его с нашей улицы? Сняли. Правильно. Улица стала лучше, тише, и к нам сейчас шум не долетает. Но четыре автобуса не заменили трамвай. Люди опаздывают на работу, приезжают злые. С этого ли надо было начинать? Нет, убейте меня, Иван Васильевич, не с этого. Я мог бы привести еще десяток примеров. Да вы же слышали. И вот я хочу спросить у вас — так ли это должно быть? Или я заблуждаюсь? Может, у нас с вами на самом деле нет людей, средств, возможностей? Тогда я, новый человек в исполкоме, должен подчиняться этому ратниковскому стилю.
Петров (заинтересованно). Стилю? А в чем его порочность с твоей точки зрения?
Бурмин. Не думает о людях, не заботится о них. Живет словно на горе.
Петров (поднявшись). А может быть, с горы-то лучше видно? Может, ты сам с пригорка смотришь?
Бурмин. Не знаю, с пригорка или с бугорка, только мне нужно знать, что я работаю для человека, слышу его голос, понимаю его душу.
Звонок телефона.
Петров (взяв трубку). Петров слушает... Добрый вечер, Степан Петрович. Уже вернулся?.. Да, еще поработаю... Хочешь рассказать? Интересно. Заезжай... Сейчас? Очень хорошо. Жду. (Вешает трубку. Бурмину.) Ну?
Бурмин. Приедет — поговори.
Петров. Да чего ты волнуешься? Живи ты легче, работай веселей.
Бурмин. Но что же я должен делать?
Петров (твердо). То, что должен делать коммунист, заместитель председателя горисполкома. Все, Бурмин. (Крепко пожимает ему руку.)
Бурмин уходит.
Коля!
Оргеев (входя). Есть, Иван Васильевич!
Петров. Как твоя рота связи работает?
Оргеев. Без обрывов.
Петров. Вызови мне на двадцать четыре ноль-ноль обком партии.
Оргеев. Есть, товарищ полковник! (Уходит.)
Ратников (входя). Вот это я понимаю. Здорово, Иван Васильевич! (Смотрит на эскизы.) Весь город как на ладони. Повезло тебе, что получил назначение в такой хороший город.
Петров. Да. Город может быть хорошим. Кстати, Степан Петрович, что у тебя с мебельной фабрикой? Мебель когда будет?