– Хорошо. В прошлом году Карфельд решил получить докторскую степень. К этому времени он стал уже большой шишкой, сколотил себе крупное состояние в химической промышленности – его административный талант как нельзя лучше оправдал себя; он быстро шел в гору в местных политических кругах в Эссене и пожелал быть док тором наук. Возможно, он, как и Лео, не любил незавершенных дел и хотел, чтоб все было в ажуре. А может быть, считал, что ученая степень будет небесполезна в его делах: голосуйте за доктора Карфельда! Здесь любят, когда канцлер обладает ученой степенью. Короче говоря, он взялся за учебники и написал диссертацию. Он не слишком УТОМЛЯЛ себя исследовательской работой, и все были весьма поражены, особенно его научные руководители. Невероятно! – говорили они. Когда он только это успел!
– Ну и что же?
– Это была диссертация о воздействии некоторых отравляющих газов на человеческий организм. Работа получила, по-видимому, весьма высокую оценку, вызвала в свое время даже некоторый шум.
– Едва ли это может послужить неопровержимой уликой.
– О нет, может. Карфельд построил все свои научные выводы на детальном изучении тридцати одного смертного исхода.
Брэдфилд закрыл глаза.
– Нет, это еще не доказательство,– промолвил на конец Брэдфилд, он был очень бледен, но рука, державшая вечное перо, по-прежнему была тверда.– Вы сами знаете, что это еще не доказательство. Я согласен, это возбуждает подозрение. Это заставляет предполагать, что он был в Гапсторфе. И тем не менее этого еще и наполовину недостаточно.
– Жаль, что мы не можем сообщить об этом Лео.
– Карфельд будет утверждать, что он получил нужные ему данные в процессе своей работы в химической промышленности. Получил из третьих рук. И будет твердо стоять на этой позиции.
– Из рук отъявленных негодяев.
– Даже если будет доказано, что данные поступали из Гапсторфа, найдутся десятки объяснений того, как они попали к Карфельду. Вы сами сказали, что он не принимал непосредственного участия в экспериментах.
– Нет, он сидел, так сказать, за пультом управления. Случай довольно распространенный.
– Вот именно, и как раз тот факт, что он пользовался полученными кем-то данными, снимает с него обвинение в том, что он сам их добывал.
– Беда, понимаете ли, в том,– сказал Тернер,– что Лео и законник, и вор, и нам приходится считаться и со второй половиной.
– Да,– рассеянно произнес Брэдфилд.– Он взял Зеленую папку.
– Но так или иначе, в том, что касается Карфельда и Зибкрона, он подобрался достаточно близко к исти не, а это значит идти на очень большой риск, не так ли?
– A prima facie (На первый взгляд (лат.)),– заметил Брэдфилд, еще раз про бежав глазами свои заметки,– имеются данные для возбуждения нового расследования, это несомненно. В лучшем случае можно добиться, чтобы прокурор назначил предварительное следствие.– Он раскрыл телефонный справочник.– Наш правовой атташе должен знать.
– Не трудитесь,– участливо сказал Тернер.– Что бы Карфельд ни совершил, он теперь недосягаем для закона. Время упущено, он уже прошел финиш.– Брэдфилд поглядел на него с удивлением.– Теперь уже никакими силами невозможно привлечь его к суду – даже при наличии неопровержимых улик, письменно подтвержденных им самим.
– Да, разумеется,– спокойно сказал Брэдфилд.– Я совсем забыл.– В голосе его прозвучало облегчение.
– Он теперь под защитой закона. Закона об истечении срока давности; для него он пришелся как раз вовремя. В четверг вечером Лео сделал соответствующую пометку на его досье. Дело закрыто навсегда. Теперь уже никто ничего не в силах изменить.
– Существует известная процедура возобновления…
– Существует,– сказал Тернер.– Но не применительно к этому случаю, и между прочим – по вине англичан. Расследование гапсторфского преступления велось английскими органами. Мы не передавали этого дела в руки немецкой юстиции. Однако ни суда, ни общественного процесса не было, и когда немецкие судебные органы приняли на себя разбор военных преступлений нацистов, мы ни разу не поставили их в известность об этом деле. Карфельдовское дело провалилось в зияющую пустоту между немецким правосудием и нашим.– Он умолк.– А теперь то же самое случилось и с Лео.
– А что намеревался сделать Гартинг? Какую цель преследовал он, производя все эти розыски?
– Он хотел знать. Хотел довести дело до конца. Оно истерзало его, как воспоминание об изуродованном детстве или как неудавшаяся жизнь. Ему необходимо было разобраться в нем до конца. В остальном, мне кажется, он полагался на свое чутье.
– Когда получил он эти так называемые доказательства?
– Диссертация прибыла к нему в субботу, когда он был еще здесь. Он вел ежедневную регистрацию входящих и исходящих, понимаете? Все подшивалось в папки. В понедельник он появился в архиве и был очень весел, очень возбужден. Несколько дней он провел, раздумывая, что предпринять дальше. В прошлый четверг он обедал с Прашко.
– На черта ему это понадобилось?
– Я не знаю. Я думал над этим. Но не понял. Возможно, он хотел обсудить, что следует предпринять. Может быть, хотел получить юридический совет. Может быть, надеялся, что все же существует какой-либо способ возобновить судебное преследование…
– Такого способа не существует?
– Нет.
– Слава тебе, господи.
Тернер пропустил это мимо ушей.
– А возможно, он хотел предупредить Прашко, что уже начинает попахивать жареным. Может быть, хотел попросить защиты? – высказал предположение Тернер.
Брэдфилд внимательно на него поглядел.
– А Зеленая папка пропала,– сказал он: обычное самообладание уже вернулось к нему.
– Да, осталась пустая сумка.
– И Гартинг сбежал. А причина этого вам тоже известна? – Брэдфилд смотрел на Тернера в упор.– Это тоже занесено у него в досье?
– Он несколько раз записал в своем блокноте: «У меня остается очень мало времени« . Все, кто разговаривал с ним в эти дни, замечали, что он был точно в цейтноте… Необычно взвинченный, напряженный… Вероятно, он все время думал о новом законе.