========== Часть 1 ==========
Как и любой старик, в глубине души он страшится молодости. Зависть почти не тревожит — он обращается в противовес к мудрости, но проигрывает снова.
Молодая плоть гибкая и податливая, разум же ничем ей не уступает, ищет обходные пути, бьётся о неприступные стены до исступления и до смерти хочет жить. Старик же к гибели давно готов, но это ни в коем разе не преимущество. Там, где в поисках спокойствия он цепляется за привычный уступ традиций племени, молодость бесстрашно отправляется на поиски брода и кидается в бурный поток. Только богам известно, какой исход её ждёт: падение на самое дно или благословенные берега.
Существо перед ним именно такое — юное, порывистое, оно отчаянно цепляется за острые камни, режет руки до костей, но с упёртостью огра идёт против течения столь яростно, что от восторга перехватывает дыхание. Он не должен так думать, но злиться уже нет сил; сердце едва бьётся в груди от тоски и пропускает удар, когда всего на мгновение из-под копны волос, слипшихся от крови, мелькает перекошенное от горя лицо. Именно в этот момент он окончательно сдаётся и признаёт, что этому созданию невозможно помочь.
Оно обезумело.
Считанные секунды, мгновение — изменения уже необратимы. Он знает сотни болезней, повидал тысячи ран и ожогов, но никогда не встречал подобных симптомов. Впервые за долгую — по меркам орков, непростительно долгую — жизнь он ничего не может сделать; остаётся только наблюдать за разворачивающимся кошмаром. Глаза твари глядят на него, не мигая, и едкий запах желчи мгновенно отрезвляет.
Только бы не смотреть вниз.
Аура источает жгучую боль и зловоние. Кажется даже, воздух вокруг вибрирует в страхе. Сердце теперь стучит, как бешеное, и будто режет грудь ножом, пытаясь выбраться наружу, спастись от этого ужаса. Изо рта тянется красная нить слюны; он падает на землю и воет от боли, но какой именно — ещё не осознаёт.
Существо перед ним как раз всё понимает и бросается вперёд одним рывком, как животное. Он же только тянет вперёд свободную руку, пытаясь не защититься, но утешить, прошептать: «Тише, дитя, Юртрус нас не покинет», но вместо слов изрыгает кровавую пену.
«Тише, дитя, тише. Я знаю, что любовь — опасная болезнь».
***
Иногда Могрулу кажется, что скоро он составит полную классификацию головных болей, исходя из собственного опыта: колкая или тупая, вспыхивающая на конкретном участке или полностью охватывающая мозг пламенем. То, что он чувствует её постоянно — неправильно и внушает вполне оправданные опасения: у орков боли вспыхивают разве что после ударов по голове; кто-то быстро приходит в норму, кто-то проблюётся и отправится к нему на стол. Обычное дело, особенно если не носишь шлем, но и тот не сильно спасает. Как-то ему приходилось выдёргивать из черепа обломок топора, и труп дёргал ногами, точно хотел пуститься в пляс. Могрул же хочет только спокойствия для работы; посторонних и так всегда хватает.
Основная часть храма Юртруса Белорукого — обширная пещера естественного происхождения со смежными, более скромными по размерам отделами, служащими жилищем и мастерской. В дальнем конце, на тощем соломенном тюфяке, лежит куча старых шкур, присыпанных порошком от насекомых и служащих Могрулу постелью. Рядом с ней, в небольшой нише, выдолбленной прямо в стене, горит, давая скудный желтоватый свет, масляный светильник. В небольшом, обитом медью сундучке он хранит те немногие вещи, которые считает своими: драгоценный журнал с исследованиями, начатый ещё в юности, амулет матери с облезлыми от времени перьями, измельчённый желчный камень для быстрой нейтрализации ядов и целую пригоршню других редких ингредиентов для собственного использования. Посередине стоит уже остывшая, полная золы жаровня. В углу рядом со входом своё почётное место занимают ночная ваза и куцый веник.
Для кого-то храм покажется странным — без алтаря и изображений божества, без выставленных напоказ богатых подношений и, если уж честно, почти без паствы, но Могрул считает, что именно так должен выглядеть дом бога Смерти. Вместо алтаря для своих ритуалов жрец Юртруса использует грубо отёсанную каменную глыбу, которой много лет назад придали прямоугольную форму, и на которой он теперь препарирует, исследует тела своих соплеменников. Что же касается подношений и паствы, то бог Смерти рано или поздно всегда получал своё, и любой член племени неизменно причащался его таинств, пусть даже и лёжа на столе с разрезом от шеи до паха.
Вечное разделение жизни и смерти в храме Юртруса символизируют две каменные чаши, наполненные водой. Рядом с каменным столом вместо лика божества покоится «мёртвая» вода, в чёрном зеркале которой отражается густо поросшие жирной плесенью стены. Плесень эта какая-то особая, по крайней мере Могрул нигде больше такую не видел — сама по себе она какая-то невнятно-серая, бесцветная, но начинает фосфоресцировать желтоватым болезненным светом, стоит только приблизиться к ней на расстояние нескольких шагов.
Монотонный плеск разбивающихся капель в «живой» воде — единственный источник звука, его музыка, но порой она сводит с ума, как сейчас, когда болит голова. Буря давно утихла, но капли дождя, скатываясь с деревьев на поверхности, продолжают стекать в пещеру. Небольшое озеро в естественной каменной чаше почти до краёв наполнено чистой водой, и Могрул вычерпывает часть, чтобы наполнить котелок, лейки, кувшины, раздать жрицам Лутик или просто вылить — мёртвая вода быстро протухнет.
Дыра в потолке достаточно широкая, чтобы видеть фазы луны и солнечный свет, а большего ему и не надо. Некоторые орки всю жизнь безвылазно торчат в пещерах, но жрец не может себе этого позволить: мир не исчезает, если кто-то от него закрывается, всё живое работает по своим законам, и круговорот необходимо уважать. Одному Могрулу приходится жить с неуютной пустотой над головой, пусть и довольно узкой, укрытой от случайных пришельцев сетью непроходимых гор, но одиночество — уединение! — даже в радость; он бы выбрал ту же роль в племени, если, конечно, кто-то спросил раньше.
Всяко лучше, чем быть изгнанником или трупом.
Могрул водит указательным пальцем со сломанным ногтем по нарисованному углём кругу с пометками на стене, считает солнечные часы и делает пометки мелом, чтобы выделить изменения цветом. Календарь пригодится новому жрецу, да и ему, если тело или разум вдруг подведут, подспорьем будет.
Гниющая Смерть — важный день не только для Юртруса, но и для самого Могрула: всё-таки в этот день он имел неосторожность появился на свет, но эта тема — одна из самых болезненных и одновременно трепетных. Мысли постепенно мрачнеют вместе с убывающим солнцем: в глубине души он жаждет какого-то знака и каждый год остаётся ни с чем.
Если и существует самый скверный день, чтобы подарить жизнь, то это середина зимы, когда солнце мертво. Вместе с ним много лет назад умерла и мать Могрула, пока тот ещё был в утробе, и жрица Лутик, которая принимала роды, решила разрезать брюхо, чтобы подарить ему шанс на выживание. Однако младенец не дышал — несколько мгновений всего, но достаточно, чтобы повитуха отбросила тельце прочь, как мусор. Тогда-то он и издал первый крик — когда солнце начало прибывать.
Эта история настолько складная, что Могрул вынужден верить в высшую волю, какое-то предназначение, но путь его не идёт ни в какое сравнение с легендами об избранных. Он склоняет голову перед Гниющим богом и чувствует себя его роднёй, раз другой у него никогда не было. Может, на то и была божественная воля.
Звук шагов разносится эхом, и Могрул тут же узнаёт неловкую, шаркающую походку и бряцанье ожерелий. Волос на голове давно уже нет, но он непроизвольно проводит рукой, зачёсывая несуществующие пряди к затылку. Злость — уже на себя — вспыхивает сама собой. Вскоре он видит в проёме пещеры женскую фигуру, облачённую в жреческую мантию; косой солнечный свет через потолок падает к её ногам, точно смиренный поклонник.
Старая орчанка всё ещё привлекательна. Прошедшие годы, столь безжалостно обошедшиеся с самим Могрулом, оказались к ней более бережны. Несмотря на седину и морщины, на расплывшуюся, приземистую фигуру, в ней всё ещё видна та молодая жрица с тугими косами и лёгкой походкой, какой он увидел её в первый раз.