— Я не буду убивать тебя, учитель. Кто-то должен рассказать о том, что ты видел.
Она оставляет обдумывать свои слова, ибо видел он слишком многое и молчал слишком часто, чтобы теперь взреветь от бессильной ярости.
Раны Согорима затягиваются благодаря оберегу, кровь останавливается, а мелкие порезы от кинжала и вовсе исчезают. Теперь, думает Могрул, они оба так накрепко повязаны и разделёнными тайнами, и долгом жизни, что не расплетёшь клубок без усилий. Кряхтя, они поднимаются на ноги и оглядываются: прекрасный источник отныне осквернён гнилью. Тёмные силы оркам родня, однако эта даже Могрулу, известному коллекционеру, кажется отвратительной, она въедается в землю и уничтожает жизнь, без которой ни света, ни тьмы существовать не может, и аура Шелур вся сочится ею, точно ядовитым соком.
— Я не верю в совпадения, не знаю, как ты, — говорит Согорим, с мрачным видом пялясь на упокоенную нежить. — Это всё она наворотила, с самого начала. И вы оба, кажется, хорошо знакомы.
Его взгляд прожигает насквозь, и Могрул в этот раз оставляет за Согоримом право злиться. На его месте он бы тоже требовал ответы и сам не отказался бы от них.
— Я её не учил подобной мерзости. Значит, за ней стоят силы куда более могущественные, чем можно себе представить.
Наконец проливается дождь, точно горькие, крупные слезы, и смывают кровь в озеро. Могрулу не хочется смотреть на это, как и на полуразложившихся мертвецов у берега. Среди них есть и эльфы, и люди, и даже парочка полуорков — явно не из племени, судя по одежде, наверняка наёмники, которым не повезло сгинуть в какой-нибудь канаве. Могрулу противно и думать, что Шелур, его маленькая любознательная девочка, теперь обшаривает могилы и творит богопротивную магию. Возможно, сама убивает и превращает в чудовищ. Тут уже не до расовых различий — подобной участи не пожелаешь даже врагу, хотя ход, безусловно, эффектный.
Похоронить их нет возможности, да и после позорного боя сил не осталось. Согорим спешит обратно, чтобы доложить племени о катастрофе, молчит всю дорогу и копит ярость — не скажешь точно, из-за очередного поражения, уже девчонке, или же неизбежного вымирания. Одно точно: Могрулу предоставлен последний шанс на молчание.
— Ты сказал, что потерял учеников. Что произошло между вами? Она убила второго? — спрашивает Согорим погодя, когда эмоции остывают, а источник остаётся позади. В его голосе звучит грусть — возможно, он уже не верит в злой умысел со стороны Могрула после того, как он опалил Шелур.
Он молчит, наверное, целую вечность. Кусочки мозаики только сейчас встают на свои места, формируя чёткую картинку и очевидный вывод, чем занималась Шелур этот год.
— Не было существа на свете, которого бы она любила больше брата, — вздыхая, отвечает Могрул, — а любовь — болезнь тяжёлая и прогрессирующая, неизлечимая. Такие привязанности, как у них — всё равно что новый жизненно важный орган. Отрежешь — и на всю жизнь останешься калекой.
— Я всё равно пойду, даже не смей стоять у меня на пути! Вождь прав: настало время напомнить о себе Невервинтеру!
Юноша перед ним тяжело дышит после столь эмоциональной речи; мощная грудь вздымается под мантией, посох в руке заметно подрагивает, и Могрул невольно задаётся вопросом, что тому причиной — страх или праведный гнев?
Глупо верить, что изоляция отделит Шукула от племени и его влияния. Прежде всего он молодой орк, а потом уже тот, кем Могрул хочет его видеть. Зов предков не перебить, он требует крови — это так же естественно, как солнечный цикл.
— А ты что думаешь? — Могрул поворачивается к Шелур, сложив за спиной руки. Он хочет давить на неё, но при этом показать, что у них происходит конструктивный диалог. Это подлый приём, потому что Шукул любит свою сестру и ничего не решает без неё. Шелур — голос его разума, но сейчас она прячет глаза и медлит с ответом, чувствуя нажим с двух сторон.
— Я… я не знаю. Честно. В смысле, зачем на войне жрец Юртруса? — она искренне недоумевает, взмахивает руками, пока пытается сформулировать мысли. Шукул в нетерпении её перебивает:
— Вождю нужен каждый орк, который владеет магией — это сравняет наши шансы!
— Я сомневаюсь, что ты сейчас говоришь о работе в тылу и лечении ран, — наконец Могрул нарушает временный нейтралитет и с готовностью принимает в ответ уничтожающий взгляд. — У каждого в племени своё место, Шукул…
— Это место труса!
Голос гремит громовым раскатом на весь храм, но последующая тишина кажется Могрулу куда громче. Все трое замирают, инстинктивно боясь её нарушить, но Шукул слишком юн и напорист, чтобы бояться божественного гнева — даже в его доме. Он уверен в своей правоте, а Гниющему как обычно плевать на дела смертных. Глухотой так удобно пользоваться! Наверное, впервые в жизни Могрул искренне желает, чтобы его бог наконец проявил себя и простёр свою белую длань над головой молодого идиота, но эта опасная мысль быстро улетучивается из головы. К счастью, Батур сейчас нет рядом, чтобы разочароваться в нём до конца, а Могрулу искренне стыдно за порыв — они с Шукулом явно стоят друг друга. Он слишком хороший ученик, слишком много перенял.
— Глупо хвататься за традиции, когда в моих руках столько возможностей, — с жаром продолжает его преемник, — ты мог бы подарить племени намного больше, чем мазь от лишая, но ты не захотел из-за какой-то глупой привязанности к прошлому, к тому, что тебе сказали делать! Жрец не ждёт часа, когда пригодится его служба, это тот, кто стремится помогать своему племени с чистым сердцем, всем, чем может. Даже ценой собственной жизни, если потребуется.
Последнюю фразу он добавляет уже с ощутимыми нотками укора, будто ставит своему учителю в вину долгую жизнь и седые волосы.
— Ты глуп, если видишь только войну. Да, жрецам приходится сражаться, но не в интересах растущих амбиций вождя. Ты подумал о Батур, которая останется позади? О своей сестре? Им тоже придётся выживать, а без традиций и мудрости предков они обречены.
Шукул явно его не слушает, и даже родные имена на него не действуют.
— Я ухожу с отрядом Горбаша завтра. Это решено.
Мир точно сошёл с ума, если и рассудительная, тихая Шелур внезапно оживает, решительно заявляя:
— Я иду с тобой!
— Ещё чего! — уже кричит Могрул, мир которого и так опасно шатается. — Хотите погубить своё племя? Один должен остаться!
— Он прав, Шелур, прости.
Они расстаются впервые и только сейчас осознают это. Шукул мрачен, но ему хватает ума не втягивать в неприятности сестру. Она бы правда пошла, но насилие не по её части — скорее уж врачевание и зельеварение. Незачем умножать смерти, если выросла вместе с трупами и тяжелобольными. В дорогу, на удачу, Шелур отдаёт брату свою единственную драгоценность — красную бусину на стёртой до черноты верёвке. Они молчат и не смотрят друг на друга, будто снова, как в детстве, объясняются мыслями.
Могрулу самому себе не признаться, что слова Шукула его пугают. Он не хочет вдумываться, проверять веру на прочность, но кипящая, восхитительная молодость горным потоком мутит тихие воды, создаёт опасные волны. Нельзя менять курс, когда ты зашёл так далеко.
Они не прощаются — два упрямца, неназванные отец и сын, — видимо, надеясь продолжить перепалку позже; надеясь, что жизнь рассудит по справедливости…
…но Шукул не возвращается.
========== Часть 4 ==========
О разговоре с вождём Лограмом Могрулу даже лишний раз вспоминать не хочется. После унизительных объяснений, придуманных на обратном пути напополам с Согоримом, более опытным оратором, Могрул предлагает племени уйти на север, где остаётся один-единственный, но чересчур близкий к границам Невервинтера источник. Когда-то место в Горах Мечей, которое люди называют Колодцем Старого Филина, было орочьей стоянкой, исконной землёй. Однако не так давно люди севера решили проложить новый торговый маршрут через неё, поставили лагерь, и патрули со временем отогнали живущие рядом кланы обратно в сердце гор при помощи взрывных сфер, купленных у гномов — когда дело касается общего врага и продажи вооружения, все народы проявляют удивительную сплочённость.