Упоминания о ней в последнее время вырываются естественно, с неизменной теплотой, словно Шелур не убила несколько десятков орков, а умерла, как Шукул. Наверное, примирившись с воспоминаниями, Могрул будто разжал натянутую пружину где-то глубоко в душе — даже дышится проще, но мысли о будущем тянут с удвоенной силой в бездну противоречий. Частично помогает и разговор с Батур. Правда, долгое время та хранит тягостное молчание и лишь затем передаёт через младшую жрицу послание: «Не представляю, какой мукой было держать правду в себе, но ты уже усвоил урок. Пора двигаться дальше».
Бег вперёд — удел шумного, яростного течения, а не стоялой воды. Могрул достаточно мудр, чтобы признать теперь первенство молодых. Он стар и живёт прошлым, но его жизненный опыт помогает племени выжить, поэтому идеальное решение противоречий он видит в золотой середине. Что бы ни случилось, знание не должно умереть, а значит, придётся ещё потерпеть и не умирать самому. Кто знает, может, для этого его и выбрал Белорукий бог.
Могрул видит его присутствие повсюду, куда бы ни глянул, будто в радость ему дикое несовершенство и грязь, которых так остерегается сам жрец, опасаясь подхватить букет болезней. Плесень ползёт по стенам живым защитным куполом, растрачивая всю энергию в рост, и чтобы помочь ей, Могрул соглашается взять часть «лёгких» больных и раненых у жриц Лутик. Пока храм далёк от совершенства, но узнавание у орков, которых приносят сюда, приходит в мгновение ока — то ли по запаху, то ли по общей гнетущей атмосфере, то ли по виду хмурой Могруловой физиономии. Дни возвращаются в привычное русло, даже несмотря на нервозность: жизнь и смерть чередуются друг с другом, точно в диком танце, а орки чрезвычайно быстры и в том, и другом.
Многих Могрул видит впервые: после клича Лограма под своды пещер устремляются соседние кланы, желающие сохранить единство. Остальные расходятся по близлежащим землям, но таких немного. Вождь обещает славную войну с людьми севера, и орки не могут устоять перед соблазном. Могрулу всё равно — пока есть работа, он полезен, — однако некоторые подозрительные приказы заставляют насторожиться и прислушаться к сплетням. К счастью, в бреду орки говорливые, как кобольды, а иного источника информации и нет.
Никто не видит Лограма и Вигнака со дня перехода в Горы Мечей, все приказы передают Яйсог и Музгаш, однако же никто не сомневается, что маг и вождь живы: отряды всё так же уходят на разбой, а человек в странной маске то и дело мелькает по ночам на внешней территории в окружении каких-то других магов в одинаковых голубых мантиях. Согорим особо заинтересован слухами о нежити, но каждый раз разочарованно цокает языком, оставшись ни с чем; зато Могрул не может избавиться от навязчивого неудобства, вызванного появлением такой толпы магов, и чует неладное, будто перед бурей.
Так он узнаёт о Каталмаче — чуме племён, человеке, который по силе и ярости может сравниться с легендарным берсерком. Слухи ходят разные, один невероятнее другого: будто продал тот душу демонам за невероятную силу, а подпитывается кровью врагов; в бой идёт так, точно желает смерти, но не находит её. Ясно лишь, что он достойный противник и возможно — непобедимый. Чешутся руки проверить, насколько эта чума устойчива, и у Могрула даже есть верное средство, однако раскрывать карты сейчас нет смысла.
Когда вносят очередного подопечного вперёд ногами и на последнем издыхании, Могрул с интересом изучает раны, поломанные кости и тут же выдаёт:
— От Каталмача.
Только он работает так чисто, бьёт наверняка по уязвимым точкам, а не «играет» с жертвой, как часто делают орки, — молотом, судя по площади поражения. Орк с вмятиной в черепе каким-то чудом ещё жив, но ни одна жрица за него не возьмётся, разве что скрасит последние часы своим присутствием. Те, кто видел Каталмача и вернулся, никогда не скажут об этом, потому что иначе их посчитают трусами, сбежавшими от битвы. Поэтому его фигура обрастает мифами и совершенно идиотскими догадками, которые Могрул спешит разбить своими знаниями. К тому же ему совершенно нечем заняться в последнее время.
Плесень на стене пещеры съёживается и будто пытается отползти подальше, когда в непосредственной близости находятся поверженные Каталмачом орки. Для Могрула же это первый шаг к разгадке. Трупы никогда не врут, а в их прочтении жрецу смерти нет равных. «Подарки», которые передают воины от Каталмача, довольно редкие, между прочим, но весьма занятные. С трепетом заскучавшего без дела исследователя Могрул проводит ночи напролёт за изучением каждой раны и вскоре подходит к ответу настолько близко, что становится неинтересно.
Ожоги по краям ран и отметины от магии едва различимы, но всё же присутствуют — довольно знакомые по типу, но чуждые по ощущениям, до мурашек. Могрул ни разу не встречался с паладином, но уверен, что это его работа — слишком характерные, «грязные» следы ослепительно светлой ауры. Как-то нелестно, что паладин приравнивает орков к нечестивым тварям Нижних Планов и мертвецам.
Он ни с кем не делится открытием, кроме, конечно же, Согорима, который куда лучше осведомлён о тактиках боя и различных специализациях воинов. Когда Могрул предлагает взглянуть на новые интересные увечья, тот воротит нос и говорит, что и сам каждый день видит на себе достаточно. Другой вопрос не даёт ему покоя:
— Думаешь, совпадение, что паладин пришёл именно сюда, именно сейчас? Люди севера не имеют к нему никакого отношения, а значит, он выбрал путь одиночки, путь мести.
Слишком много людей крутится в доселе безжизненных Горах Мечей, где нет ничего, кроме голых камней, песка и сухой травы. Могрул кивает, вспоминая мага, который с подозрительной регулярностью ошивается возле Вигнака. Должно быть, люди снова что-то не поделили и хотят использовать орков как оружие против друг друга. Только почему тогда вождь Лограм с готовностью подыгрывает? Разве воины не должны поставить под сомнение его решения?
Пока льётся кровь, орки довольны, — а остальное неважно. Месть за утраченный дом каменной лавиной спускается с гор на их головы. Главное, что люди севера умирают, как было обещано. Пленников почти нет — или, по крайней мере, о них ничего не слышно.
— Посмотри на своё отражение и поймёшь причину, — фыркает Могрул, пока не решаясь делать какие-то тревожные выводы. Война — это мешанина из мяса и костей в самом центре и чей-то план на краю зрения. Истинный зачинщик либо окажется достаточно глуп и самонадеян, чтобы проявить себя, либо попросту будет слишком поздно, когда правда вскроется. Ни маленький жрец Гниющего бога, ни паладин, славящий Тира, не увидят всей ситуации со стороны.
Однако давно кануло то время, когда Могрул думал: «Будь что будет». Теперь их судьбы накрепко переплетены между собой, не продохнёшь свободно. Тревожное чувство тесно держит в тисках, как неизвестность вокруг: они ждут чего-то, но даже Яйсог и Гахт не в курсе, чего именно; с Батур, конечно, никто ничего не обсуждает. Вигнак пропал с глаз, и Могрул вроде как рад. Музгаш знает куда больше, но он так занят работой, что считается почти неуловимым. Впрочем, не впервой Могрулу разбираться в одиночку.
У них есть план, но без знания ситуации он бесполезен. Лидеры кланов кричат о враге по ту сторону гор, что держит синее знамя на пороге их территории, но Могрул лучше всех знает о язве, разрастающейся внутри племени — он сам её видел. Бесполезно закрывать глаза на проблему: она порвётся в самый неподходящий момент, когда любые противодействия потеряют силу. В аудиенции с вождём Лограмом ему почему-то отказывают раз за разом и даже не говорят, где его можно найти. Всё-таки пропал он, как Вигнак, бесследно.
— Не нравится мне это, — говорит Согорим после очередной попытки заговорить с членом клана Ослепителей. — Вождь не имеет права отказать жрецу Юртруса, если тот настаивает на встрече.
Могрул понимает, что он имеет в виду: Лограм не просто нарушает вековые традиции, но и ставит под угрозу собственный народ. В прошлый раз он действовал куда быстрее, жестоко, но по правилам, а теперь только войной и занят — так говорят. Выход из пещер под запретом, исключение только для воинов и разведчиков, так что Согорим с Могрулом ещё и заперты в каменном мешке.