Продовольствие поступает с перебоями, а с водой с первых дней проблемы. Могрул упорно кипятит её и проверяет качество по несколько раз, чтобы точно удостовериться в безопасности, а лишнюю оставляет остывать в кувшинах и бочках, чтобы собрать запасы. Постепенно к жрицам Лутик прибиваются дети с признаками истощения. Глядя на их посеревшую кожу, Батур не сдерживает слёз, видимо, вспоминая Шелур и Шукула в их возрасте. Могрул тоже вспоминает затравленные взгляды, то, как близнецы вырывали протянутую еду из рук и убегали в тёмный угол, словно зверята. Он так зол, что даже не замечает, как возвращается прежняя непринуждённость между ним с Батур.
Согорим допускает мысль, что полуголодное существование поддерживается нарочно, но всё равно отказывается в это верить. Если орки будут постоянно озлоблены, ими управлять легче. Но как доказать подобную мысль, если находишься в самом центре чьих-то непонятных амбиций? К счастью, у Могрула есть безотказный план на этот случай.
Когда лидеры кланов помельче являются на клич, жрец смерти предупреждает о порче, настоящей катастрофе, винит вождя в промедлении и демонстрирует хворь, от которой даже бывалые воины шарахаются к выходу. В орке, сидящем в центре храма, никто не признаёт разведчика, если даже и знали того в лицо раньше. Кожа его вздута жёлтыми волдырями: какие-то с кулак, а некоторые — с голову взрослого дворфа. Части одежды, из которой орк явно вырос, висят рваными клочьями, едва прикрывая переливающуюся под тонкой кожей субстанцию, похожую на гной. Чудо, что такое тело может двигаться.
— У меня ещё четверо таких, — честно признаётся Могрул. — Так что сделайте что-нибудь уже!
Пока лидеры клана поднимают шум вокруг новой напасти, Могрул и Согорим помогают разведчику встать, схватив за обе руки и потянув на себя. Вскормленный Юртрусом скалится:
— Надеюсь, это не всё, жрец. Жду не дождусь настоящей битвы, — голос его тонет в мерзком бульканье, ведь и горло испещрено мешками с жидкостью, мешая порой нормально дышать. — Время пришло.
Несмотря на плачевную ситуацию в вверенному ему племени, Могрул трепещет, жадно слушая каждое слово Вскормленных: ещё ни разу он не был так близок к Юртрусу, поэтому вытягивает столько информации, сколько возможно. Однако это им нужен совет жреца и утешение, пока собственное тело выходит из-под контроля и расплывается бесформенной массой.
Далеко не все разведчики переживают мучительное преображение — иногда кожные мешки лопаются, и кислота убивает собственного носителя, — однако благодаря их смерти Могрул понимает, как следует ухаживать за Вскормленными. Весьма неожиданно помогают знания в садоводстве и культивации; процесс трудоёмкий и грязный, но работа в итоге даёт свои плоды. Если рост мешков не контролировать, орк не сможет передвигаться, ведь преимущество в скорости — единственный шанс добраться до противника.
За обработкой следуют разговоры о Гниющем боге и хворях, им принесённых. Могрул надеется, что Вскормленные ближе к Юртрусу, а значит, чувствуют его или хотя бы слышат, однако те говорят лишь о неявном присутствии, как бывает, когда ощущаешь чей-то взгляд за спиной. Снова ни следа Белорукого, однако прямо перед жрецом находится доказательство его присутствия.
«Гниющий бог страдает. Наверное, он потерял слух, вот и не слышит все молитвы… Мне жаль его…»
Остаётся лишь надежда, что глаза у него ещё не вытекли из черепа.
Больше всего Вскормленные боятся за свои души, и даже Могрул не знает, кому они теперь принадлежат. В Нишреке — оплоте смерти — оркам предстоит бесконечно сражаться во славу богов, и подготовкой к Великой Битве они, по сути, занимаются при жизни. Бессмертные души должны бояться Юртруса, ведь он единственный, кто может выдрать их из посмертия, как бесполезные сорняки.
Согорим и Вскормленные собираются продать свои жизни подороже, чтобы вновь заслужить место у трона Груумша, Илневала и Бахту, которым служили ранее, однако Могрул к смерти не спешит, когда и так работы много. Да и куда спешить, если при любом раскладе окажешься на Оползне Плоти, в царстве Юртруса?
Ожидание не затягивается: первой Могрула вызывает Батур, чтобы устроить очередную выволочку, однако, выслушав его рассказ, затихает — а потом снова злится.
— Сколько ещё секретов ты от меня скрываешь? — она взмахивает руками, и цепи укоризненно гремят в унисон, заставляя Могрула инстинктивно втянуть голову в плечи.
— Мы хотим вывести вождя на чистую воду, а при идеальном исходе — сместить его.
Батур задыхается непроизнесёнными упрёками и напирает:
— Помереть вздумал? Совсем мозг твой сгнил! Ты не решаешь проблему, а только по второму кругу её запускаешь.
— Жизнь можно спасти, если отрезать заражённую конечность, — в ответ настаивает Могрул, не желая уступать. В этой словесной игре на сравнение с болезнями ей точно не выиграть, однако Батур складывает руки на груди, насколько это возможно, и ехидно усмехается.
— Отлично, отрежь голову — посмотрим, что получится.
Согорим за спиной громко смеётся, хотя это его идея изначально — всё-таки бывших вождей не бывает, и мыслят те довольно приземлённо. Могрул чувствует себя преданным собственным советником.
— Ты только пилить меня будешь или предложишь что-нибудь?
— Отчего же нет? Будет тебе совет от старшей жрицы Лутик, — Батур пожимает плечами и не спешит говорить, улыбается, будто ждёт, чтобы Могрул подольше помучился от унижения, пока женщина за него думает. — Когда я хочу распустить полотно, я тяну за торчащую нить — так и ты должен поступить, чтобы разрушить всю цепочку заговора.
Некоторое время он хлопает глазами, не понимая, с чего это сравнения с болезнями перешли к вышиванию, а затем осознание омрачает его и без того хмурое лицо. Вмиг надоедает всякое ребячество.
— Шелур совсем прогнила — не о чем тут говорить. Или же ты предлагаешь пытать её, пока она не выдаст имена?
Он предлагает силовой вариант ей назло, но Согориму, судя по довольному мычанию, такой вариант как раз-таки по душе.
— Ты опять слышишь, но не слушаешь её, Могрул! Можно было выполнить приказ чисто, так, что мы бы до сих пор гадали, чьих это рук дело, но Шелур ждала именно тебя, показала, на что способна. Я чувствую, если бы не она, мы бы до сих пор сидели в неведении…
«Но они — близнецы! Их невозможно разлучить!»
Могрул будто видит Батур сквозь время — снова молодую, с руками, сжатыми в кулаки, дрожащую от бессилия и со слезами в уголках глаз. Она ослепительно прекрасна в своей ярости, а он глух, точно его Гниющий бог. Не счесть, сколько раз она оказывалась права за все эти годы, однако что ей мешает оступиться сейчас, когда каждая новая ошибка грозит смертью?
— Хочешь сказать, попытка убить меня — это крик о помощи?
Согорим фыркает в унисон — ему не нравится сама мысль, что им придётся говорить с Шелур, а не убивать её на месте. Всё, что связано с нежитью, отныне для него — особо личная тема.
— Я бы и сама тебя сейчас треснула, но боюсь, не дотянусь, — она поднимает руки вверх, демонстрируя цепи, тянущиеся к вбитым в стену крюкам, напоминая тем самым, благодаря кому отчасти потеряна свобода. — Тебя если не тыкнуть носом, ты ни за что не догадаешься об источнике заразы. Сам говорил: «Только вскрытие поможет».
Оказывается, Батур ещё как может играть по его же правилам и даже изящно Могрула обыгрывать. Чувства подсказывают, что она опять права, ведь мудрая Мать Пещер желает только благополучия всем детям, без исключения. Однако как же сложно заставить себя взглянуть в прошлое и примириться с ним — словно засунуть руки в давно сгнивший труп, кишащий червями!
Впрочем, это и есть его работа — разве нет?
— Где же её искать? — вздохнув, спрашивает Могрул не пойми кого. С разрешением на выход из пещер-то он справится, если Вскормленные достаточно напугают лидеров кланов, но что делать дальше, за пределами безопасного чрева горы? Да и вообще, он до сих пор сомневается, что Шелур его куда-то приглашает.