— Помоги мне, — требует Шелур и дёргает за полог.
Могрул отскакивает, когда бледно-зелёная рука тянется к нему, пытаясь ухватить за мантию; лишь затем, приглядевшись, он признаёт знакомые черты лица. Плоть от плоти восстала. Шелур вернула своего брата, но понимает ли, что это уже не он?
Шукул выглядит куда лучше своей сестры, но он всё равно безнадёжно мёртв. Магия, которая поддерживает тело, не может восстановить поврежденные ткани, включая давно сгнивший мозг; сохраняется лишь простенькая мышечная память, а последнее, что «помнят» пальцы — это хватка за землю и траву. Даже сейчас Шукул пытается подтянуть тело выше и проползти, но мешают верёвки, которыми Шелур привязала его к столу.
Всё это время, пока Могрул сидел в храме и оплакивал загубленное наследие, его сын стремился домой, чтобы упокоиться под чертогами своего бога. Сквозь пелену слёз он смотрит на собственные руки, надёжно спрятанные за толстой эльфийской кожей, и опускает их на сотрясающуюся голову Шукула. Волос нет, а посеревшую кожу избороздили глубокие складки; остаток крови осадком обосновался в затылке в виде фиолетового отёка. Под одеждой не видно состояния тела, но Могрул не сомневается, что на ноги оно больше никогда не встанет, какой бы опытный некромант ни попался.
— Я так и не успел попрощаться, — шепчет он. Последнее воссоединение семьи чуть не отправило Могрула к Юртрусу на Оползень Плоти — теперь же сердце бьётся ровно, щемит, конечно, но в этот раз оно готово отпустить.
Молитва слетает с губ тихой колыбельной, наполняет руки божественной волей, открывает путь в Нишрек, как путеводную нить, чтобы навечно упокоить искалеченную душу, будто той и не было вовсе. Только Юртрус избавляет от вечной боли, и Могрул не сомневается, что его бог с почтением отнесётся к молодой душе своего жреца, пусть и прослужившей недолго.
Согорим прав — Могрул не может убить, только проводить в посмертие тех, кому умереть суждено. Разницу не понять воину и даже магу — жрец в своём мировоззрении зачастую одинок. Он может щёлкнуть пальцами и заразить противника самой неприятной болезнью, сделать так, что черви будут грызть его заживо, но окончательное решение, жить или умереть, принимать не ему.
Шелур рядом молчит и не вмешивается, даже не всхлипывает, когда тело на столе наконец замирает. Её душа уже не похожа на гнойную рану — это зияющая пустота, высасывающая жизнь и даже тепло из окружения; смерть брата, недостающей половины, изувечила её куда сильнее любого оружия или заклинания, однако к каждой ране, к любой боли со временем привыкаешь и перестаёшь её чувствовать. Шелур будто износила вскрытые нервы, потеряв попутно даже любовь к собственному брату.
Они все — заложники чьей-то смерти.
Шелур выглядит настолько потерянной и пустой, что Могрул, вопреки крику самосохранения, спешит приобнять её за плечи. Прикосновение разбивает холод между ними, заставляет её шевелиться. Плоть под слоями мантии всё ещё тёплая, живая, и Могрул чувствует ответственность за бьющееся внутри сердце. Шелур — всё, что у него осталось. Лучше самому придушить, если она не одумается даже сейчас, когда последний мост к прошлому обрублен.
Любовь — заразная, тяжело протекающая болезнь, и жрец заразился ею в тот день, когда взял к себе близнецов. Всё их обучение — поиск подвоха… и самое счастливое время в его жизни. Это они учили Могрула, как пройти через сложный этап безболезненно, в гармонии, но он не желал слушать: любое отклонение от нормы по традициям орков следовало выкорчёвывать, отметать и топтать ногами. Как оказалось, противодействие бывает куда опаснее.
— Спасибо. Я не могла этого сделать — наверное, так и не захотела, ведь у Юртруса…
— … нет иных рук, кроме твоих, — продолжает за неё Могрул. Некоторое время они стоят молча, глядя на Шукула — наконец-то в мире и спокойствии. Таков порядок вещей: что-то умерло, но освободило место для живого — и так до тех пор, пока Юртрус не подведёт цикл к логическому финалу, чтобы вновь начать с начала.
Кажется, что они стоят над Шукулом целую вечность, но на деле не прошло и дюжины минут. Могрул смотрит на тело своего названного сына, но думает о Согориме, которому долг и незаконченные дела ударили в голову. Он уже тратил время зря на скорбь по тем, кого уже нет, но ни разу не пробовал спасти ещё живых от ошибки.
— Я не могу забыть тобою содеянного, это попросту невозможно. Из-за тебя Батур сидит в цепях, на волосок от смерти, а племя вот-вот погибнет…
Он собирается уговаривать её, однако у Шелур достаточно причин желать смерти прежним мастерам. Могрул может работать и с этим, но всё же горько вздыхает, не видя за изрытым язвами лицом ни намёка на прежнюю девочку с красной бусиной, которая, как казалось, промелькнула несколько минут назад.
— Этот Гариус, «Хозяин Пятой Башни» — худший из лжецов, — говорит она, — ведь он исполняет обещания, но не так, как ты грезил. Пока я была нужна, Шукул походил на прежнего. Я так радовалась, что не сразу заметила подвох — отсутствие воли. Эти «бессмертные», которыми гордится Гариус, ничем не лучше обычной нежити, только с остаточной памятью и фанатичной преданностью, — попутно Шелур собирается в бой и некоторое время молчит, затем продолжает ровным голосом: — Когда я раскрылась перед тобой, Теневой Жрец, посланный к Лограму, пришёл в ярость и отрезал Шукула от Теневого Плетения. Я должна была «заслужить» его расположение снова.
Могрул свирепеет, вспоминая самодовольного человека в дурацкой четырёхглазой маске, и уже заранее знает ответ, когда спрашивает:
— Лограм согласился помогать им добровольно?
Что-то в его голосе заставляет Шелур медлить.
— Мне не говорили, совпадение ли, что именно Лограм пришёл к власти, но ему сразу понравилась идея с бессмертной армией. Ничего удивительного.
Каждый орк полезен — а смерть не приносит пользы. Лограму кажется, что он нашёл бесконечный источник ресурсов, однако за них нужно постоянно платить. Обещания некромантов оказались куда привлекательнее безопасности собственного племени — когда власть уже находится в руках, не думаешь о тех, кто остался позади, и необходимости иметь надёжный тыл. Как только орки выполнят свою часть сделки, то перестанут быть нужными, точно ученики Могрула. Даже представлять не хочется, что будет делать Лограм, когда останется только обескровленное племя и его безумная жажда смерти.
А Согорим ещё говорит, что паладины предсказуемые.
Вскормленные рычанием встречают появление Шелур, но, увидев Могрула, не ослабляют напор — как и жрец, они чувствуют смрад полумёртвой ауры. Внутренний исследователь интересуется, как они ощущают себя рядом с тёмной бездной богини Шар, если природа их сил абсолютно идентична.
За последние дни происходит столько нового и невероятного, а Могрул даже не успевает записывать! Похлопав рукой по внутреннему карману и почувствовав твёрдый переплёт журнала, он немного успокаивается.
— Стоять! Мы идём разорять логово Жрецов Тени. Потом разберёмся с теми, кто останется.
Шелур не кажется удивлённой, когда рассматривает Вскормленных, однако в её голосе наконец-то появляются признаки эмоций:
— Это сделал ты? Потрясающе! А мы всегда считали Юртруса самым скучным богом.
Могрул чуть не давится воздухом, когда слышит столь нелестный отзыв. К счастью, Юртрус глух как к просьбам, так и к мнениям в свой адрес… наверное, но лучше перестраховаться, когда его поддержка — последний шанс на выживание.
— Ты же знаешь, что сейчас пик Гниющей Смерти? — намекает Могрул, и Шелур тут же спохватывается:
— Тогда с Днём Рождения, учитель.
— Будет весьма символично, если этот день заберёт мою душу обратно, — бормочет Могрул, представляя заранее, через что ему ещё предстоит пройти за сегодня, однако Шелур настроена куда оптимистичнее.
— Ты же знаешь, что я не допущу этого.