От паладина не скрыть следы Теневого Плетения, он уже заранее знает эту историю, поэтому Могрул ожидает то замечание, которое озвучил бы сам на его месте, однако Каталмач поворачивает голову, чтобы выразить участие.
— Теперь она свободна. Как и ты.
Могрул недоумённо моргает, а затем кивает. Остаток переговоров они проводят в почтенном молчании, бок о бок, но внутренний исследователь вновь трепещет: всё-таки иногда по трупам не описать истинной картины. Отчасти Шукул оказался прав: полезно иногда вылезти из храма и побывать в гуще событий, чтобы пересмотреть взгляды на мир. Впрочем, видел ли он, этот мир, на самом деле?
========== Эпилог ==========
Он не нужен. Не нужен. Прав был Согорим — бесполезней него орка не найти, даже толком не участвовал в бою и никого не защитил, только в Нишрек души отправил. Дни после Гниющей Смерти будто туманом покрыты, Могрул почти ничего не помнит и не совсем понимает, почему те, кто грозился убить их, теперь смотрят с почтением.
Яйсог тоже рядом — покалеченный, но живой. Человек по имени Эдан Фарлонг, присланный военачальником Каллумом, ещё долго обвинял его в обмане и клялся расквитаться за то, что прислал прямиком в ловушку Лограма, но Согорим не без помощи Катрионы как-то умудрился остановить очередное кровопролитие. Никто и словом не обмолвился, что Каталмач покинул Горы Мечей и отправился обратно в Невервинтер — слава порой работает и без её героя, а оркам требуется хоть какой-то сдерживающий фактор, пока кровь кипит от гнева на Лограма и Вигнака.
В тот же день отряд, в который входят представители всех злейших врагов племени, забирает эмиссара Уотердипа — и так их оставляют в покое хотя бы люди севера. Однако впереди ещё много работы, а время непривычно растягивается. Перемирие зыбко, но его сохранение лежит на крепких плечах Катрионы: она готовит новых ополченцев из близлежащих поселений и хранит покой границ между орочьими территориями и Невервинтером, поддерживая легенду о Каталмаче. Даже лидеры кланов со временем признают, что эта воительница воплощает их главные ценности, однако не одобряют близкие отношения между ней и Согоримом, ведь каждому хочется пристроить дочь в жёны одинокому вождю.
Теперь те, кто пресмыкался перед Лограмом, снова кланяются Согориму. Наверняка его тошнит не меньше, чем Могрула, однако новый вождь куда сдержанней: выжившие Ослепители остались при своих головах. Первым делом он избавляется от наследия Лограма и следов его безумия — больше нет ни прибитых частей тел, ни мертвецов, сваленных вповалку. Кланы получили своих родных для прощального ритуала. Могрулу сказать бы, что трогать их опасно, но он прекрасно понимает чувства своих соплеменников.
Гахт, чьих сыновей нашли в общей куче, долгое время хранит молчание и только работает, скорее по привычке, пока однажды Могрул не находит его сидящим в храме Гниющего. Его волосы белы, как снег, которого никогда нет на Берегу Мечей, и Могрул, опускаясь рядом, подбирает подходящие слова, вспоминая упрёки Шукула в свой адрес. Впрочем, тренировка на Согориме, их разговоры, уже подготовили достаточно крепкую почву, чтобы объяснить орку, какой мерзкой порой бывает смерть.
Только Музгаш приходит, чтобы потребовать наконец всю историю про своих разведчиков. Могрул к тому времени снова гонит из репы крепкое пойло, поэтому они вдвоём садятся в храме, чтобы почтить память погибших. Удивительно, но только сейчас Могрул узнаёт их имена и пишет на стене, чтобы плесень их со временем поглотила.
Старый новый вождь, как и хотел, прошёл своё испытание, закалил ум и стал мудрым лидером для своего народа. Могрул крутит в руке красную бусину и думает о том, что цели смертные придумывают себе сами, а на деле — никому ничего не должны. Что же мешает вождям прозреть и поумнеть раньше? Почему Могрул не мог послушать близких и повлиять на проблемы, что язвой разрастались в храме?
Очагов заражения так много, что не ухватишься за каждый. Юртрус, конечно, мудрый бог, куда более внимательный, чем кажется, однако руки у него только одни — и те принадлежат Могрулу. Белорукий рождён отнюдь не для уничтожения, он любит орков по-своему: они нужны ему, ибо без них не будет и его самого.
Уже никто не произносит имя клана, откуда вышел Согорим, и возрождать его он не горит желанием. При первой возможности вождь уходит сражаться против бандитов, дезертиров и других нарушителей границ вместе с Катрионой, не в силах отказаться от вкуса их общей победы. Даже Могрулу он не рассказывает подробности, но старый жрец порой серьёзно опасается, что однажды снова начнёт воспитывать парочку полуорчат.
Традиции — традициями, однако далеко не всё возможно поменять по щелчку пальцев в неповоротливых орочьих мозгах. И уж точно никому из них не обойти жажду крови; орки справедливо требуют виновников к ответу, и Согорим выкидывает к ногам лидеров кланов трупы Лограма, Вигнака, голову жреца в маске и нежить, в которую тот превратил юных магов. Одну из них — с треснутым черепом от хватки Вскормленного — выдают за Шелур. Близнецов Могрул хоронит подальше от погоста кланов — они с Батур выбирают прекрасное место за укрытием скал, где пытается выжить одинокое дерево. Каждый раз они приносят чистую воду, чтобы полить его.
Имя Шелур звучит чаще других и покрывается толстым слоем проклятий — Могрул отмаливает каждое, жертвуя сном, и терпит, как велит Согорим. Племени нужны предатели, и они их получают. Жрец Юртруса становится героем, который пошёл против предателей из командующих, восстановил порядок и предотвратил вымирание. Со стороны история выглядит ладной и складной, как Могрулу всегда и мечталось — вот же оно, его предназначение, настоящая легенда об избранном. Только ни в одной легенде не говорится о грязи и крови, в которой увязаешь по горло и задыхаешься, периодически её прихлёбывая.
Какая бы жизнь ни была — она у него есть, и урок, подаренный Шелур, не пропадёт даром хотя бы для него. Когда-то давно орки плевали в его сторону, надеясь, что болезненный и тщедушный Могрул помрёт сам, а он, назло им, воровал, коротал дни впроголодь, но боролся за ту жизнь, что даровали Гниющий бог и Лутик — вечная повитуха. Мелкий задохлик живо соображал — наверное, поэтому предыдущий жрец Юртруса взял его к себе или же действительно видел потенциал, необходимый для этой роли. Жаль лишь, что той же мудрости не хватило с собственными учениками. Впрочем, с Шукулом он точно не ошибся.
В пустом храме компанию составляет плесень, которую Могрул сверлит внимательным взглядом, будто та в любой момент может отвлечься и случайно раскрыть свой секрет. После Гниющей Смерти что-то в ней изменилось: приглядевшись, Могрул замечает пустые споровместилища, теперь бесполезными нитями свисающие со стены.
Новая жизнь уже на пути — ещё один круг с благословения Гниющего бога.
За этим занятием — приложившись к стене всем телом, на коленях — его и застаёт Батур. На руках больше нет цепей, а имя очищено приказом вождя в первый день его правления. Только воспоминания не так просто вытравить — орки злопамятные, — однако с этим легко можно жить.
Батур молча садится рядом, будто и не было месяцев недомолвок, страха, угрозы смерти и похорон их детей. Снова они вместе — два отщепенца, два жреца, которым нечего предложить, кроме своей души, безграничной верности… и любви, которая способна кислотой прожечь всё живое. Рука Батур как всегда тёплая, а он как всегда думает, что не заслуживает этой нежности — неужели она так никогда не станет сторониться его?
— Когда уже начнёшь все сначала? — повторяет она свой излюбленный вопрос, который задавала почти каждую неделю, появляясь в храме. Могрул по традиции усмехается, но в этот раз игриво, будто придумал наконец тот самый остроумный ответ.
— Когда Белорукий заговорит.*
Плесень подмигивает желтоватым, болезненным светом, обрывая их хрипловатый, старческий смех.
Комментарий к Эпилог
* (Monster Mythology) На орочьем слово «никогда» буквально звучит как «когда Белорукий заговорит».