— Заткнулись! — рычит Лограм, однако полностью унять толпу ему так и не удаётся.
Пользуясь случаем, Могрул внимательно разглядывает нового вождя: как и положено орку он высок, широкоплеч и тяжёл, от всей его фигуры веет силой, угрозой и агрессией. Кажущаяся небольшой по сравнению с массивным телом голова растёт, похоже, прямо из плеч. Брови вождя угрожающее нахмурены, челюсть выпирает вперёд, маленькие тёмные глаза пристально следят за толпой и приближающимся Могрулом. На Лограме — полный латный доспех, оружие — под рукой.
Четверо молодых воинов из клана Ослепителей стоят по обеим сторонам от трона; взгляды их полны презрения, а о подбородки можно хоть орехи колоть. Из самого тёмного угла на Могрула пялится старший клановый маг Вигнак Огнерукий — ровесник ему, но определённо не лучший друг в том, что касалось взглядов на магию и её практическое применение. От клана Согорима, видимо, не осталось и следа при новых порядках.
— Источники отравлены, — говорит Могрул первым, без приветствий и поклонов. Вождь не поднимается со своего аляпистого костяного стула, увешанного трофеями; рядом на кольях гниют головы поверженных им врагов — все орки, судя по прикусу, и ни одного эльфа. Могрул хмурится, но это не его дело. — Можно опустошить их полностью и дождаться заполнения, но на это уйдёт несколько недель…
Не дослушав, вождь вцепляется в единственное, что по-настоящему волнует:
— Ты говоришь, что кто-то нас травит?
Вторит ему нестройный хор голосов. Если он намеревается напугать своё племя, то попытка успешная. Досчитав до пяти, Могрул молит себя не вестись на провокацию, не унижаться.
— Пока нет никаких доказательств. Это лишь догадка. Пока я не осмотрю отдалённые источники, запрет останется в силе.
— Это твоя проблема, жрец, — бросает вождь гневно, не сводя угрожающего взгляда. Умирающие, голодающие кланы — угроза в первую очередь его власти, которой и недели не исполнилось. — Если не решишь её, я приму меры сам. У тебя ровно день.
Не теряя драгоценного времени, Могрул удаляется к себе, чтобы собраться в дорогу и отдать распоряжения Батур, чувствуя спиной теперь уже не презрительные — гневные взгляды. Груумш явно доволен этим рассадником зла, и страх лишь раздувает пламя. В то время, пока одна часть племени помогает друг другу или умирает в агонии, другая — самая сильная — только и ждёт команды для кровопролития. Смерть летает в воздухе, и орки сходят с ума от её запаха.
Кланы отлично знают, что делать в период кризиса: пока действует запрет на воду, они выживут — будут пить кровь зверей, но не сгинут. Орки отлично приспосабливаются, как показывает история. Даже в его отсутствие не пойдёт всё прахом: Батур уже много лет может самостоятельно распоряжаться в храме Гниющего, пусть и не признаёт этого вслух. Могрул за племя уже не волнуется — по крайней мере, за большую его часть.
Согорим ловит его в одном из тоннелей, как обычно, из тени, напугав до полусмерти. Он опирается на неизменное копьё, точно на посох, но аккуратно, сжимая древко бережно, как хрупкую невесту.
— Я иду с тобой, жрец, — говорит он так, словно всё ещё является вождём, и кривит губы. — На поверхности множество опасностей, и тебе не помешает опытный сопровождающий.
По его тону ясно, что у Могрула нет выбора. Впрочем, чтобы уложиться в срок, ему действительно понадобится проводник, который куда чаще него из пещер выбирается. С остальным же… можно разобраться позже.
========== Часть 3 ==========
Покидая родной храм, Могрул не может избавиться от навязчивого беспокойства и оставляет самые подробные инструкции на любой, даже самый невероятный случай, при котором его заключение о природе эпидемии ошибочно. Он может положиться на Батур, но присутствие других жриц — молодых и потому пустоголовых — вселяет страх в душу: возможно ли усугубить ещё больше их ситуацию? Старшая жрица уверяет, что всё будет хорошо, но Могрул лишь презрительно фыркает — наверняка жители Иллефарна, на руинах которого покоится Берег Мечей, говорили нечто подобное.
Он собирается в путь, оставив нескольких помощников для переноски трупов и уборки. К зельям и заготовкам прикасаться Могрул запрещает, а самые опасные ингредиенты прячет или вовсе уничтожает, чтобы перестраховаться: тот, кто устроил массовое отравление, может без проблем вернуться и затесаться в толпе. Женщины занялись больными, как он указал — и даже проконтролировал их успехи с толикой зависти. Всё-таки уход и врачевание — истинное предназначение жриц Лутик, когда как его — безоговорочная смерть.
В один миг Могрул оказывается в центре внимания, все заострённые уши направлены на него, улавливая каждое слово. Уже скоро, после эпидемии, о нём вновь никто не вспомнит, пока не настанет новое время массовых смертей — это естественный порядок вещей. Как война прорежает слабых и не самых удачливых бойцов, оставляя для продолжения рода самых стойких, так и эпидемии борются с перенаселением в тесных пещерах без постоянного притока воздуха. Могрул бы не волновался так, если бы выкос был естественным, проявлением божественной воли, а не злого умысла. Врагов у орков хватает, чтобы винить почти всех — людей, эльфов, ящеров и самих орков, изгнанных и опозоренных. Вечная борьба без вечного отмщения не существует.
Могрул вспоминает лица орков, застывших у стола, напуганных простой истиной: они смертны. Никто не вспоминает о белых руках Юртруса до поры; орки в большинстве своём молоды, и лишь старики о смерти рассуждать любят — Могрул в этом плане уникуум, один среди тысяч орков. Смерть для него предстаёт в разных личинах, работу даёт, смысл жизни, забирает самое дорогое или, наоборот, от мук избавлять не желает. Он знает, как любой орк, что смерть куда милосерднее покалеченной жизни. Как жрец, Могрул уважает её право на выбор — например, в случае Согорима, который заглянул в проблемы племени куда глубже, будучи изгнанником, чем на посту могучего вождя.
Тянуть время бесконечно не получается — долг зовёт на поверхность. Солнечный свет, уже не сдерживаемый сводами пещеры, кажется враждебным, поэтому Могрул натягивает капюшон почти до подбородка, сутулится, глядя только под ноги, и постепенно привыкает к переменам. Несколько лет он не выходил из пещер, и вид раскинувшейся низины на горизонте пробуждает тревожное, неуютное чувство. Согориму, наоборот, по душе вольный ветер, не догадывается он, сколько болезней тот несёт вместе с вредной пыльцой, песком и частицами экскрементов животных. Могрул прочитал бы лекцию о гигиене, только вот лицо пониже глаз наглухо перевязал тряпьём.
Шаг у них примерно равный — у старика и калеки, — никто никого не ждёт, не раздражается. Оба опираются на посохи и тащат на спинах мешки с предметами первой необходимости. Патрули великодушно провожают до первого источника, поэтому с ловлей лягушек проблем почти не возникает — видимо, вождь Лограм наказал исполнять каждый каприз жреца Юртруса.
Глядя на всплывшую тушку, орки молча скрежещут зубами и двигаются дальше. На развилке сопровождающие отправляются по охотничьим тропам за новой дичью — после заражения припасы нужно пополнить заново, — а Могрул с Согоримом выбирают самую широкую дорогу. В сухой сезон некоторые источники истощаются, и только те, что высоко в горах, остаются полноводными — поэтому так важно иметь под боком несколько вариантов. Поселения орков выбираются с идеальной точностью, на века, пока земля не отдаст последние соки.
— Чего в итоге мы добились тем трюком с лягушками? — Согорим по пути не прекращает задавать вопросы, но хоть думает достаточно, прежде чем заговорить. Его любопытство в другой день потешило бы самолюбие.
— Жабами. И не мы, а я, — поправляет Могрул ревностно, — добился подтверждения, что вода отравлена повсюду.
— Значит, прав оказался Лограм — нас кто-то намеренно травит.