– Конечно, – осторожно сказал я. – Это народная мудрость.
– А всегда ли народ мудр? Разве он состоит не из людей, которые вечно совершают ошибки?
– На ошибках люди учатся, делают из них выводы и оставляют потомкам в виде народной мудрости…
– Нельзя ничему научиться на чужих ошибках, – печально покачала головой незнакомка. – Это тоже народная мудрость. А свои – не всегда удается исправить… – Она вскинула голову, обдала меня небесным светом глаз и отрывисто, со всхлипом, сказала: – Прощай, Саша! Будь счастлив, живи долго!.. – И побежала, не оглядываясь, по мокрому песку, оставляя за собой, словно капельки слез на щеке, цепочку быстро наполняющихся водой следов.
До вечера я ходил словно пришибленный, образ странной женщины никак не шел из головы. Я, словно наяву, видел, как убегает она вдоль надменной свинцовой реки, унося мой покой на ивовом кукане…
За ужином – рассыпчатой, с румяной корочкой поверх чугунка, пшенной кашей – только что из русской печи; под парное молоко из глиняной кринки (я думал, что такие остались лишь в музеях), я не удержался и спросил бабу Машу о седой красавице.
Улыбчивая румяная старушка вздрогнула и даже побледнела.
– Ой! – поднесла она ко рту ладошку и тревожно закачала головой с забранными под гребешок белыми волосами. – Никак свезло тебе Рыбачку стренуть?..
– Ну да, она рыбу ловила, – не понял я реакцию бабульки.
– Спросила тебя про топляка? – перекрестилась баба Маша.
– Про какого топляка? – удивился я. – Нет, мы с ней рыбу ловили…
– Ты чо? Ты чо?! – замахала на меня руками старушка, словно увидела привидение.
– А что тут такого-то? – обалдел я совершенно. – Ну, не в себе малость женщина, но безобидная ведь!
– Чо и балакаешь-то? Безобидная!.. – зашипела на меня баба Маша и принялась истово креститься на икону в углу, будто гвозди в себя вколачивая. Отвесив иконе с десяток поклонов, она снова повернулась ко мне и горячо зашептала, оглядываясь зачем-то на окно: – Нельзя с ей балакать, утянет она в реку-то!..
– Да с чего вы взяли? – Я начал сердиться. – Зачем ей меня в реку тянуть? Может, она и больная слегка, но не до такой же степени!
– Не больная она! – махнула на меня снова бабуля и, шустро подпрыгнув, засвистела мне прямо в ухо: – Нежить она, русалица! – Бабка оставила мое ухо в покое, отскочила назад и затараторила: – Кажинный год она тута бывает, что ни лето – то один, то другой ее стренет у реки-то!.. Тока увидит мужика, бегит к ему, в глаза заглядает и ну пытать: а не тонул ли сейгод мужичина какой?
– Меня не спрашивала, – сказал я, чувствуя, как кожа покрывается пупырышками. – Ну, а если и спрашивает, что с того? Много она сама-то мужиков утопила?
– Утопила-утопила!.. – часто закрестилась баба Маша, но в голосе ее я не почувствовал убедительности.
– Кого? Когда? – попросил уточнить я. – Сколько безвинных жертв на ее счету?
– Не щитала я, – вновь отмахнулась от меня бабушка. В голосе ее скрипнула обида.
– Да вы не сердитесь на меня, баба Маша, – приобнял я старушку за худенькие плечи. – Только не верю я в эти сказки. Живая она, точно вам говорю, только нездоровая. Вот и задает такие странные вопросы.
– Вы теперича ни в чо не верите, – тяжело вздохнула бабуля. – Тока кабы была та Рыбачка живой бабой, то признал бы ее кто. У нас ить – не город! Три деревни на сорок верст… О-хо-хо, Фома ты неверующий, ешь давай кашу, простыла ужо.
2
С Ольгой я познакомился этим же летом, когда вернулся после короткого отпуска домой. В тот день я засиделся на работе – сдавали подрядчику новую программу – и устал как черт. Возвращаясь домой, шел не спеша, наслаждался летним теплом, вечерним ласковым солнцем; поглядывал на девчонок, радуясь вместе с ними жизни, молодости и красоте.
Эту девушку я приметил издали – что-то в ее фигуре и походке показалось мне тревожно-знакомым. Она шла, опустив глаза, думая, наверное, о чем-то несбыточном и далеком. Поравнявшись со мной, она вскинула ресницы. Я увидел ее глаза и вздрогнул – на меня плеснуло серой речной волной с отраженным в ней небом. Не в силах отвести от этого чуда взгляда, я прошептал:
– У вас есть сестра?
– Что? – остановилась девушка.
– Сестра, старшая? – переспросил я. – Вы так похожи на одну женщину!..
– Нет, – виновато улыбнулась девушка. – У меня нет сестры. Даже младшей. Это ваш способ знакомиться?
– Мне не надо с вами знакомиться, – неожиданно вырвалось у меня. – Я и так знаю, что вы – Ольга…
– Вот как? – попыталась улыбнуться девушка, но робкая улыбка тут же исчезла с ее лица. Из глаз улетучилась небесная синь и осталась лишь речная серость. Темные брови нахмурились. – Это уже интересно. Наводите обо мне справки? Что вам еще удалось узнать?..
Она прищурилась, презрительно поджала губы и уголки их мелко запрыгали, словно девушка собралась заплакать.
Из моей головы разом вылетели все мысли, в ней завертелась одна лишь лаконичная фраза: «Ну ты и придурок!» А Ольга резко дернула головой, словно стряхивая непрошенные слезы, повернулась и стремительно зашагала дальше.
Я остался стоять, провожая девушку взглядом, и продолжал повторять: «Придурок! Придурок! Придурок!..» Видимо, я произнес это справедливое, хотя и чересчур мягкое по отношению к себе определение вслух, потому что два тощих парня-очкарика, как раз проходившие мимо, гоготнули, блеснули на меня очками и один из них бросил:
– Еще какой!..
А второй добавил со злорадством:
– Так и вьются вокруг Ольги!.. А она их отшивает, отшивает... – судя по тону, его самого Ольга тоже отшила.
– Строит из себя, – фыркнул первый очкарик, тоже вряд ли пользующийся Ольгиной благосклонностью. – Прынца ждет!.. Даже Серегу ...отина послала...
Парни отошли уже довольно далеко и фамилию неведомого Сереги я не расслышал – то ли Фотин, то ли Шотин, то ли Сотин... Да мне он в то мгновение был, откровенно говоря, до лампочки, этот Серега. В моей дурной башке уже трепыхалась новая мысль: «У Ольги никого нет! Она свободна!..»
А радовался-то я рано. Пока отвлекался на парней – Ольги и след простыл. От ближайшей остановки как раз отходил автобус, я машинально отметил номер – «восьмерка»... но что мне это могло дать? Да я и не был уверен, что Ольга села в этот автобус, она могла, например, свернуть в переулок...
Определение «придурок» снова вернулось в мою обескураженную голову, теперь усиленное неким отглаголенным непечатным прилагательным. Как же я смог так бездарно упустить свою судьбу?! То, что Ольга – именно моя судьба, я уже ничуть не сомневался. И, бросившись исправлять допущенную ошибку, тут же совершил очередную...
Я помчался в тот самый переулок, ибо бежать за автобусом было бы на порядок глупее. Но и этот мой поступок не стал венцом благоразумия. Добежав до перекрестка, я ринулся было по пустынному переулку, но через несколько шагов остановился. Переулок-то и впрямь оказался пустым, лишь по противоположной стороне неспешно ковыляла старушка с хозяйственной сумкой в руке. Если даже Ольга и свернула сюда, то успела уже зайти в любой из подъездов четырех ближайших домов. Или прошла переулок насквозь и вышла на соседний широкий и шумный проспект, где шансов найти девушку у меня уже попросту не было.
И вот тогда-то я понял, в чем заключалась моя вторая ошибка. Вместо того, чтобы бежать, сломя голову, неведомо куда, мне надо было попросту догнать и расспросить тех двух очкариков!.. Пусть бы они и посмеялись надо мной, и послали куда подальше – хотя, подозреваю, они вряд ли рискнули бы это сделать, – но я все равно бы их уговорил, выклянчил, вымолил бы информацию об Ольге!
А теперь? Что делать теперь?
Единственно разумное, что я догадался сделать, это пройти в ту сторону, откуда шли Ольга и те двое парней. Следуя логике, которая все же как-то еще действовала в моем волком воющем сознании, я решил, что поблизости должен быть какой-нибудь институт, или техникум, или что еще там – академия, колледж, где могли пересекаться эти двое неудачников с Ольгой. Но я прошел несколько кварталов, прочесал и соседние улицы, а из «учебно-воспитательных» заведений мне повстречался лишь детский сад «Веснушка», шахматный клуб «Белая ладья» и опорный пункт милиции номер восемнадцать... Правда, неподалеку была еще и библиотека – единственное место, где я мог бы представить Ольгу в обществе тех двух желчных хлюпиков, – но двери ее оказались закрытыми, хотя, судя по расписанию наклеенному изнутри на дверное стекло, она еще должна была вовсю работать.