– На нас смотрели. Это была вынужденная мера, – решительно заявил Кэйл.
– Сейчас на нас никто не смотрит, – продолжила Дженнер, подступив так близко, что почти прикоснулась к нему. Откинув голову, она посмотрела ему в глаза. Не было больше гнева, разочарования, боли. Ей хотелось видеть в Кэйле просто мужчину. С самого первого дня ее влекло к нему, тянуло к нему, словно магнитом, но она боролась с этим чувством, как и любая здравомыслящая женщина на ее месте.
Но все обернулось совсем иначе, чем казалось в начале, теперь Дженнер это знала. И знала, что не хочет потерять Кэйла. Какая насмешка!
– Поцелуй меня снова, – попросила она. – Не потому, что на нас смотрят, и не потому, что ты вынужден, просто... поцелуй.
Он затаил дыхание:
– Это не слишком удачная мысль.
Но что-то в его ровном голосе дрогнуло, и Дженнер напряглась как струна.
– Согласна, – сказала она. – И все равно, поцелуй.
Кэйл не двинулся с места. Она положила ладонь ему на грудь, ощущая вьющиеся волоски, тепло его кожи, биение сердца.
– Поцелуй меня, – повторила Дженнер; ее собственное сердце стучало так сильно и часто, что она едва могла дышать. – Здесь только рыбы – притворяться не для кого.
Еще полшага вперед, и вот она уже вплотную к нему. Кэйл обнял ее, притянул к себе и накрыл ее губы своими.
Не было больше ни страха, ни паники. Она прильнула к мужчине и утонула в ощущении его губ на своих губах, в ощущении его мокрого тела. Его жар резко контрастировал с прохладой воды, с ее влажной кожей, и Дженнер впитывала этот жар всем существом.
Уединение, океан, кожа Кэйла на ее коже, блаженство от его губ погрузили Дженнер в головокружительное наслаждение. В этот короткий упоительный миг ее не волновали ни завтрашний день, ни месть, ни вечное чувство, что она снова чужая, когда отчаянно хочется быть своей. Просто поцелуй. Поцелуй, который принадлежит только им и никому больше.
Кэйл обхватил ее ягодицы, приподнял, приноравливая, и обернул ее ноги вокруг себя. Твердый как камень, напряженный член плотно прижался к ней. Медленными ритмичными движениями он начал двигать ее по себе. Слабый крик сдавил ей горло, Дженнер вцепилась в закаменевшие плечи и «просто поцелуй» так быстро перерос во что-то большее, что она точно выпала из реальности. Приятная пульсация между ее ног за секунды сменилась неистовой. Второй крик Дженнер был требовательным и страстным.
Кэйл просунул руку под трусики ее бикини, и длинные пальцы устремились дальше и глубже. Дженнер дернулась, когда два из них жестко и грубо проникли в нее, и сразу все в ней напряглось, достигло пика, и, рушась, она взлетела, а ее хриплые крики парили над шумом волн. Она лихорадочно пыталась перестать вопить, перестать с таким бесстыдным упоением двигаться в унисон с его телом, ослабить спазматическое напряжение вокруг его пальцев. Не получалось. Да и не могло получиться. Поцелуй — вот все, что она хотела, просто знак того, что она не одинока в своем желании. И мысли такой не было, что это самое желание вдруг вырвется из-под контроля.
Наконец Кэйл очень бережно спустил Дженнер с небес на землю. И когда она вновь обрела способность дышать и думать, когда вновь обрела равновесие, он расплел ее ноги и позволил соскользнуть со своего тела. Закрыв глаза, она на мгновенье прислонилась к нему, разрываясь между острым удовлетворением и смятением.
Впрочем, Кэйл решил за нее эту дилемму, сказав:
– Кажется, ты обещала, что Стокгольмский синдром тебе не грозит.
Дженнер вспыхнула от шока и унижения. Его дыхание было таким же напряженным, как и ее, но это мелочь в сравнении с его словами.
– Ты всерьез думаешь, что это Стокгольмский синдром так проявился?
Она сумела взять себя в руки. Сумела даже сохранить ровный голос. Но взглянуть на обидчика было выше ее сил. Дженнер не знала, посмеет ли когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза. Еще никогда ей не было так плохо. Стремительное погружение из блаженства в унижение было слишком неожиданным, словно удар в живот.
– А какого черта мне еще думать?
– Сомневаюсь, что тебя настолько разозлили поцелуй и эрекция, – сказала она, решив во что бы то ни стало сохранять ледяной тон. – По-моему, это у тебя проблемы.
– Это не у меня был оргазм.
К своему удивлению Дженнер обнаружила, что может смотреть ему в глаза. Надо же, чуть-чуть рассердишься, и вот оно, чудо.
– Сочувствую, – сказала она. – А я свое получила. Очень жаль, что тебе так не повезло.
Кэйл схватил ее за руку и чуть ли не силой потащил к берегу.
– Мы возвращаемся на лайнер, и ты переедешь к Фэйт и Райану. Сегодня же.
– Еще чего, – воспротивилась Дженнер. – Никуда я не перееду.
Кэйл сделал вид, что не слышит.
– Не знаю, как мы это организуем, придумаем что-нибудь по дороге.
– Я не собираюсь никуда переезжать. Это мой люкс. Не хочешь оставаться в моей каюте — скатертью дорога. Сам переезжай к Фэйт и Райану.
Они вышли из воды, и волна вдогонку окатила их ноги. Дженнер выдернула свою руку, и они уставились друг на друга, как два дуэлянта на изготовке.
Неожиданно Кэйл улыбнулся:
– И почему я не удивлен, что после оргазма ты опять бесишься?
Нет, это просто невероятно.
Она открыла было рот, чтобы задать ему жару, но тут на пляж вкатилась семья: мать, отец и два подростка, увешанные масками, ластами и сумками с пляжным скарбом. На том их с Кэйлом препирательства и завершились... на какое-то время.
Не считая последнего слова. Оно все же осталось за Дженнер:
– Ты, между прочим, здесь не один. Сделай одолжение, обернись полотенцем, стойкий солдатик.
Глава 26
ЗАЛОГ УСПЕХА ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЙ СЛЕЖКИ – раствориться, стать невидимым. И обстановка круизного лайнера в немалой степени способствовала идеальному прикрытию. Если в повседневной жизни человек постоянно видит одни и те же лица – у работы, в пути, рядом с домом, в различных ресторанах, то поневоле у него возникнет подозрение. Когда же все теснятся в плавучем пятизвездочном отеле, то представляется естественным изо дня в день встречать одних и тех же людей.
Что вовсе не означает, будто оперативникам позволительно отбросить осторожность, перестать подменять друг друга и отказаться от маскировки.
Кэйл Трейлор знал, что ему нужно. Нужно сосредоточиться на работе и выбросить занозу, которая сейчас плещется в душе, из головы и из сердца.
Волей или неволей, но сегодня вечером им с Дженнер предстояло выйти на палубу. Намечалась костюмированная вечеринка «Ревущие двадцатые»[6]. Кэйл терпеть не мог маскарады, и даже гангстерская шляпа «федора»[7] не скрашивала перспективы. К тому же на вечер планировался аукцион холостяков, участвовать в котором ну совсем не хотелось. Но аукцион был благотворительным, и Ларкин такое мероприятие едва ли пропустит. Душа общества, что и говорить.
Стук в дверь насторожил Кэйла, но услышав голос Мэтта: «Обслуживание номеров, мисс Редвайн», он успокоился, пересек комнату и открыл дверь. Наверное что-то случилось, ведь он не вызывал обслугу. Теперь, если Ларкин находился в своей каюте, то за его дверью постоянно дежурил охранник, поэтому Кэйл велел Фэйт и Тиффани держаться в стороне.
Такие усиленные меры безопасности слегка озадачивали Кэйла. К чему заморачиваться, когда встреча на Хило уже состоялась и Ларкин отдал карту памяти? Очевидно, происходит что-то еще, неизвестно, что именно. С другой стороны, не исключено, что к Ларкину выстроилась очередь из покупателей.
Мэтт вошел в комнату, покачивая на руке серебряный поднос с куполообразной крышкой.
– Санчес говорит, явно заваривается какая-то каша, – сказал он вполголоса, предварительно закрыв за собой дверь. – Всем заправляет Дин Миллс, но несколько охранников то и дело устраивают совещания между собой, и это кажется Санчесу подозрительным.
– А Ларкин?
– Он не у дел. Во всяком случае, по мнению Санчеса.
6
«Ревущие двадцатые» – гангстерская драма 1939 года, снятая режиссером Раулем Уолшем. В главных ролях заняты Джеймс Кэгни, Хэмфри Богарт, Глэдис Джордж и Присцилла Лэйн.
7
«Федора» – шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз лентой. Была изобретена в середине 1910-х. Пользовалась популярностью на Западе в первой половине XX века в городских индустриализированных областях. Наиболее сильно ассоциируется с гангстерами, частными детективами и прочими «крутыми парнями», во многом благодаря штампу голливудских фильмов 1940-х.