— Вы разрешите предложить вам чаю? — спросила она, улыбаясь.
Лорд Шелфорд покачал головой.
— Благодарю вас, сударыня, но мы не станем засиживаться. Я приехал выразить свою благодарность лорду Дэлвертону и спросить, не окажет ли он нам честь, приняв приглашение отужинать в Прайори-Парке в субботу. Разумеется, сударыня, это приглашение относится и к вам.
— Мы с радостью его принимаем, — постаралась опередить племянника тетя Сара.
Немного помолчав, Чарльз слегка кивнул головой.
— Конечно же. Спасибо, — сказал он. — В котором часу вы будете нас ожидать?
— Ну хоть бы в семь, — ответил лорд Шелфорд. — В это время еще достаточно светло, и я смог бы показать, какие восстановительные работы уже проведены в доме, разумеется, если вам будет это интересно.
Только подойдя к двери в холл, Давина обернулась, чтобы посмотреть на Чарльза.
К ее изумлению, оказалось, что за тем, как она уходит, он наблюдает в зеркале над камином, где их взгляды и встретились на мгновение.
Чарльз тут же отвел глаза, и Давина покинула гостиную.
Всю дорогу домой в Прайори-Парк она думала о лорде Дэлвертоне.
Несомненно, он смотрел именно на нее, а это уже интересно, хотя губы-то у него были плотно сжаты! Тем не менее, поймав его взгляд в зеркале, она поняла, что вызвала в этом мужчине пока непонятное ей, но определенно необыкновенное чувство.
В этом чувстве была какая-то мука, и это настолько поразило Давину, что навело ее на мысль о том, что отныне ее жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.
Если она не выйдет замуж за лорда Дэлвертона, хозяина Ларк-Хауза, то ей будет все равно, кто окажется ее мужем.
На третий день после визита лорда Шелфорда Чарльз оторвался от бумаг на рабочем столе и пришел в крайнее изумление, заметив в окно брата Говарда и Джеда Баркера, которые верхом подъезжали к дому. Он поспешил выйти им навстречу.
— Я думал, ты, брат, уехал на весь сезон, — сухо сказал он, когда Говард спешился.
— Дела у меня как-то... не заладились, — нехотя ответил Говард.
Чарльз посмотрел на Джеда, который все еще сидел верхом на лошади и надменно наблюдал за встречей братьев.
— Я поеду в конюшню, — сказал он, беря лошадь Говарда под уздцы.
Чарльз проводил его взглядом и повернулся к Говарду.
— Так сколько ты потратил? — спросил он.
Говард изобразил виновато кислую мину.
— Много, брат.
— А кто же невеста? — спросил Чарльз с саркастической улыбкой на устах.
Говард застонал:
— Не ругайся, Чарльз. Я думал, так будет лучше.
Говард выглядел таким удрученным, что Чарльз больше ничего не стал говорить.
Он послал лорду Шелфорду записку, в которой сообщил о внезапном возвращении брата. Он надеялся, что это известие заставит лорда Шелфорда отложить ужин в Прайори-Парке. Чарльзу не нравилось, что каждый раз, когда он видит Давину, у него начинает теснить в груди.
Однако лорда Шелфорда не так-то легко было заставить изменить свои планы. Он просто-напросто пригласил Говарда присоединиться к Чарльзу и тете Саре в субботу вечером.
Говард с тетей Сарой отправились в Прайори-Парк в карете с родовым гербом. Чарльз последовал за ними верхом. Всю дорогу он был погружен в свои мысли.
Умудренные в житейских делах женщины, с которыми он был знаком до отъезда в Африку, никогда ему не нравились. Дочери охотников и миссионеров, с которыми он встречался на Черном континенте, нравились ему еще меньше. Эти леди были милые, но скучные, к тому же климат и условия жизни также накладывали на них свой отпечаток.
Хотя по большому счету это не имело бы особого значения, если бы одна из них тронула его сердце. С тех пор как его попытки в Африке увеличить доходы семьи потерпели неудачу, которая сопровождалась неумелым ведением хозяйства отцом и мотовством брата, он твердо решил долгое время оставаться холостяком.
На спасение того, что у них осталось, пойдут все его силы, поэтому он считал, что на дела сердечные времени у него просто не хватит.
Однако Давина Шелфорд, это простодушное и нежное создание, каким-то образом смогла пробить его оборону, и теперь он злился на себя за то, что допустил это.
Эти мысли так расстроили его, что, когда они приехали в Прайори-Парк и Давина радостно протянула ему руку для приветствия, глаза его были холодны и полузакрыты.
Рука Давины дрогнула, когда он прикоснулся к ней губами.
Мужчина, который в бурю так крепко прижимал ее к своей груди, который так нежно снимал ее с лошади, который поправлял ей шляпку, когда она стояла перед ним, краснея от смущения, этот самый мужчина теперь выглядел так, словно ему тошно было на нее смотреть.