К сожалению, отходя, мы не смогли подобрать всех раненых, некоторые из них остались на поле боя, и это долго угнетало меня. Однако после войны я узнал, что все раненые шахтеры были подобраны жителями Авдотьино, Мандрыкино, Рутченково и Авдеевки, теми самыми женщинами, которые так костерили нас за отход под ударами превосходящих сил врага. Женщины, старики и подростки трудовых окраин Сталино похоронили и всех погибших, сохранив в памяти каждую могилу…
19 октября политрук Иван Савченко вел свой последний бой почти рядом со своей родной шахтой 17–17 бис. Он был ранен, но, истекая кровью, продолжал уничтожать гитлеровцев метким огнем из винтовки. Так, с винтовкой в руках, он и погиб. А через неделю жена Ивана Савченко, Казимира Викентьевна, родила сына, которого по наказу мужа назвала героическим именем — Валерий. В честь Валерия Павловича Чкалова.
Ни мать, ни подросший сын долго не знали о судьбе своего мужа и отца. Но вот ветеранам 383-й стрелковой дивизии, живущим в Донецке, и прежде всего майору в отставке Петру Даниловичу Зубову, при помощи красных следопытов удалось найти человека, который знал, где был погребен Иван Евгеньевич Савченко. Этим человеком оказалась Татьяна Назаровна Чудакорова…
Ну, а что же сын героя-политрука? Валерий вырос крепким парнем, стал летчиком, как его знаменитый тезка.
Около часа ночи с 19 на 20 октября 1941 года мне позвонил начальник штаба армии генерал-майор И. Л. Леонович и предупредил, что 38-я кавалерийская дивизия генерала Кириченко и 395-я стрелковая дивизия подполковника Петраковского, которые также героически сражались южнее и юго-западнее Сталино, начали организованный отход в направлениях: первая — Троицко-Харцызска, вторая — Кутейниково. А после этого он передал распоряжение: 383-й стрелковой дивизии в течение ночи, оставив город, отойти для сосредоточения в районе Орджоникидзе (ныне г. Енакиево).
Начальник штаба армии всегда четко передавал приказания командующего, и у меня уже выработалась привычка сразу же наносить на карту все, что он говорит. Но…
Как же так? Выходит, мы должны сдать Сталино без боя? Ну хорошо, мы сдадим его, но ведь в городе останутся люди! А им жить, ждать нас, им бороться с оккупантами. И это ожидание избавления от фашистского ига, эта борьба против немецко-фашистских захватчиков будут тем неугасимее, чем больше веры в свою, шахтерскую дивизию почерпнут люди из последних часов нашего пребывания здесь. Нет, надо показать, как умеют драться с ненавистным врагом родные и близкие, друзья и товарищи остающихся в фашистской неволе советских граждан. Надо дать бой!
Эту же мысль я прочитал в глазах всех, кто был со мной на НП в тот момент. Олейник, Ткачев, Филин, Прудник, красноармейцы-связисты — все они напряженно ждали, что же я отвечу начальнику штаба.
— Прошу дать письменное распоряжение. Без него — буду стоять.
— Выполняйте, что вам приказывают. А документ получите.
— Прошу дать письменное распоряжение….
Минут через двадцать позвонил командующий: начальник штаба доложил ему о моем решении.
— С чем ты там не соглашаешься, Провалов? — спокойно спросил генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи.
— Необходимо дать бой за город…
— А силы?
— Пока есть. Да и не могу я отступать без боя!
Трубка долго молчала. Потом командарм согласился:
— Решение правильное. Утверждаю. Ты дашь возможность организованно отойти Кириченко и Петраковскому. Но имей в виду, что помощи не ожидается. И последнее, под твою личную ответственность: все еще не уничтоженные промышленные объекты с подъездными путями — уничтожить. Желаю успеха…
Только успел переговорить с командующим, на НП вошел связной от командира 395-й стрелковой дивизии. Петраковский прислал его, чтобы условиться со мной о том же, о чем он уже договорился с генерал-майором Кириченко, командиром 38-й кавдивизии: как можно дольше задержать противника на рубеже Орджоникидзе, ЗуГРЭС, Кутейниково.
Я сразу же связался с Кириченко. С ним у меня поддерживалась устойчивая телефонная связь. Договорились так: пока 383-я стрелковая дивизия ведет бой за Сталино, кавалеристы, отходя, прикроют с юга наши тылы. Затем, в ночь на 21 октября, отойдем и мы…
С самого начала боевые действия на улицах города приняли упорнейший характер. Дрались за каждый дом, за каждый этаж. Среди красноармейцев то здесь, то там мелькали вооруженные люди в гражданском. В душе шевельнулась гордость за советского человека: никто не приказывал этим пожилым мужчинам и мальчишкам брать в руки оружие, но они все-таки взялись за него, единственно по приказу совести, и теперь бьют врага в одном строю со своими сыновьями и старшими братьями!