И тогда было решено взорвать плотину Ханженковского водохранилища. Дивизионный инженер майор Никитин, посланный еще из Сталино на рекогносцировку рубежа Енакиево, ЗуГРЭС, со своими саперами заложил в тело земляной плотины около двух тонн взрывчатки и был готов подорвать этот заряд по первому же сигналу.
По моему приказу он произвел взрыв в тот момент, когда вражеское командование, собираясь усилить нажим на левый фланг 691-го полка, пустило вброд большое количество живой силы и боевой техники. Хлынувшие в пролом воды сметали на своем пути все: гитлеровцев, лошадей, повозки, бронетранспортеры, машины. Фашисты пытались спастись бегством, но разъяренная стихия настигала их и, сбивая с ног, поглощала навсегда. Воспользовавшись моментом, все три наших полка ударили в штыки и отбросили немцев, успевших перебраться на левый берег.
В этот день гитлеровцы больше и не пытались атаковать. Не наступали они и 23 октября. Видимо, значительные потери (около двух батальонов пехоты, артиллерийский дивизион, семь танков, более двадцати бронетранспортеров и автомобилей) вогнали противника в такой шок, от которого не так-то просто было оправиться. А мы использовали эти почти двое суток передышки на совершенствование своей обороны.
24 октября немцы снова повели наступление на боевые порядки 383-й стрелковой дивизии. Но атаки были вяловатыми, и мы отбили их почти без потерь со своей стороны. А вот на следующий день части 49-го горнострелкового корпуса, пополненные, видимо, личным составом из резервных батальонов, навалились на нас с прежней силой и прежним ожесточением. Но, как я теперь понимаю, несколько изменилось направление их главного удара: он пришелся по правому флангу 38-й кавалерийской дивизии. К полудню южнее ЗуГРЭС силами до полутора батальонов противник вклинился в оборону конников генерала Кириченко. Создалась угроза обхода боевых порядков нашей дивизии на левом фланге. Поэтому командарм приказал отходить, сдерживая врага на промежуточных рубежах. Он снова прислал дивизион «катюш», и 383-я стрелковая дивизия, как и 38-я кавалерийская, воспользовавшись результатами гвардейского залпа, среди бела дня сумела оторваться от противника. Однако ненадолго.
Ветераны помнят те промежуточные рубежи. Раскисшие дороги, то есть никаких дорог. Снова непрерывный холодный дождь. От сырости и грязи разваливаются сапоги. Не всегда вовремя доставлялась горячая пища. Кончилась махорка… И все-таки мы дрались. Беззаветно и мужественно. И не просто отбивались — старались вести боевые действия так, чтобы при минимальных своих потерях нанести врагу как можно больший урон.
Помню, в Крестовке командир разведроты доложил мне, что по ночам противник оставляет на дорогах без присмотра много боевой техники. Оказывается, заправочные средства гитлеровцев сильно отставали от боевых подразделений, и машины, бронетранспортеры, танки оставались без горючего. Я приказал в каждом полку, в саперном батальоне и разведроте создать из наиболее отважных бойцов небольшие истребительные отряды, в задачу которых входило уничтожение этой техники.
На пути нашего отхода от реки Крынка к Миусу истребители поработали хорошо. Помнится, командир 691-го стрелкового полка майор Ковалев доложил мне однажды, что, действуя в таком отряде, 1-й взвод 6-й стрелковой роты под командованием старшего лейтенанта Михаила Гончадзе за одну ночь уничтожил танк, три машины с боеприпасами и два бронетранспортера.
В эти трудные дни в стрелковых полках дивизии оставалось по 600―700 активных штыков. Для пополнения наших поредевших подразделений командарм не давал ни одного человека. И все же пополнение прибывало. Это были шахтеры Сталино, Горловки, Макеевки, отходившие со своими семьями на восток. Мужчины, в основном уже в возрасте или совсем еще юноши, попрощавшись с женами и матерями, становились в строй. Они шли в бой, как еще недавно ходили на вахту в лаву, — по-рабочему деловито и собранно. Только в глазах теперь у них горел другой огонь — не радостный, не от желания ударно потрудиться, а огонь необоримой ненависти к врагу.
Приходили даже целыми семьями. Память сохранила такую фамилию — Красноголовцевы. Отец, два его сына и дочь, подпоясавшись ремнями, одновременно стали бойцами шахтерской дивизии. Некоторых мальцов приходилось прогонять — не вышли годами. Но и среди них оказалось много таких настырных ребят, что никакие запреты не помогли. Правдами и неправдами они добивались своего.
Как-то ночью ко мне привели невысокого паренька. Не помню, кто сопровождал его. Помню только, что он ершисто вырывался из рук и что-то бубнил себе под нос.