— Ну подожди, дам же я этому губошлепу-верзиле, когда вернемся в полк! Всю дорогу тянет нас за хвост!
И только минут через десять — пятнадцать, увидев показавшийся на дороге грузовик. Кутейникова, лейтенант Артюхов успокаивался, шел к колодцу, снимал гимнастерку и, пыхтя и фыркая, обливался холодной водой. Но даже и в эти минуты, умываясь, он то и дело вскидывал голову и смотрел в сторону приближающегося к колодцу ЗИСа, словно боясь: а вдруг он ошибся, вдруг это не их машина?
Галине было искренне жаль молчаливого и безответного сержанта Кутейникова, в машине которого что-то не ладилось с двигателем. Глядя на потрескавшиеся и пересохшие губы сержанта, на его воспаленные от напряжения и бессонной ночи глаза и выгоревшие на солнце брови, Галина хотела заступиться за шофера, злилась на Артюхова, который, отчитывая Кутейникова, всякий раз находил для него ядовитые и обидные слова. Молча выслушивая брань лейтенанта, сержант еще больше краснел и, обливаясь потом, лез под капот машины. Пока все отдыхали в холодке, он копался в двигателе.
— Свеча барахлит, товарищ лейтенант, — не глядя на Артюхова, объяснял причину отставания Кутейников и, посматривая в сторону колодца, спрашивал: — Разрешите залить холодненькой, а то в радиаторе уже кипяток. Я мигом.
— Только живо! Третий раз сегодня из-за тебя, растяпа, теряем по полчаса!
Откуда-то из-под сиденья сержант достал помятое, видавшее виды ведро и метнулся к колодцу. Сидя на бревнах перед покосившейся избенкой с окнами, уходящими в землю, и худой, почерневшей от времени и дождей соломенной крышей, Галина видела, как, жадно припав к ведру, сержант большими глотками пил холодную колодезную воду и оторвался от ведра только тогда, когда услышал окрик Артюхова:
— Хватит! Лопнешь! Ведь ледяная! Пожалей утробу!
Сержант спустил из перегревшегося радиатора кипяток и залил в него два ведра холодной воды. Глядя на пассажиров, уже забравшихся на свои места в кузове, он впервые за день улыбнулся и, поправив пилотку, подмигнул сыну полкового писаря:
— Как Балетка?
— Хорошо… — ответил мальчуган и, подняв щенка на руки, показал его шоферу.
— Не искусал никого? — на полном серьезе спросил Кутейников.
— Он не кусается.
— Смотри, а то лейтенант ему задаст! — Сержант сел в кабину и захлопнул за собой дверцу.
Дневная жара спадала. Струистое марево зноя гасил набегавший со стороны леса прохладный ветерок. Почерневшие кособокие избушки смоленских деревень вызывали в душе Галины грустные мысли. Не такой представлялась ей Смоленщина, край русского воинства, земля, помнящая баталии с Наполеоном, места, где партизаны под водительством Дениса Давыдова и Сеславина показали, на какие подвиги способен русский человек, когда на карту поставлена судьба Отечества…
И снова последняя машина отстала. Шофер, до конца выжимая газ, отчего двигатель ревел зверем, старался изо всех сил сократить разрыв между машинами. И снова в эти минуты в душе Галины вспыхивала жалость к сержанту.
Первым «раму» заметил Костя. Ладонью заслонив лицо от солнца, он напряженно во что-то вглядывался.
— Ты чего, Костя? — спросила Галина, прочитав на лице мальчишки тревогу. Что ты там увидел?
— «Рама»!.. — выдохнул Костя и показал рукой туда, где над кромкой леса, прямо над дорогой, по которой они ехали, повис немецкий «фокке-вульф».
Все, кто сидел в машине, уже знали, что такое «рама», когда она, снижаясь почти до вершин сосен и делая круги над военным городком, поливала пулеметным огнем тех, кто не успел скрыться в подвалах домов. Хотя бы вчерашний случай… Летчик не пощадил даже старушку с двухлетним внуком. Когда площадка перед домами, в которых проживал командный состав, опустела и на ней остались только двое — старуха в длинной черной юбке и белом платочке и малыш, играющий в песке, — «рама» сделала новый разворот, снизилась так, что чуть ли не задевала за трубы казарм, и пошла прямо на детскую площадку. Прицельная пулеметная очередь была точна. Убитые наповал старушка и малыш так и остались лежать, уткнувшись в песок.
Расстояние между «рамой» и грузовиком быстро сокращалось. Костя, пробравшись по узлам к кабине, начал что есть мочи колотить по крыше кулаками. Теперь «рама» казалась уже не повисшим черным бруском, а зловеще разрастающейся черной птицей с застывшими крыльями.
Резко затормозив, машина прижалась к обочине шоссе и остановилась. Из кабины выскочили сержант Кутейников и его напарник — боец с облупленным красным носом. Вытаращив испуганные бесцветные глаза, боец что есть духу крикнул сидящим в кузове: