— Указателя с надписью «Мины» не заметил? — спросил Казаринов и тут же понял всю нелепость своего вопроса.
— Темно же, товарищ лейтенант!
— Где находится часовой?
— У будки. Ходит, курит. На минуту заходил в будку, куда-то звонил. Орал здорово, но ничего не поймешь. Мы хотели его накрыть — не разрешил сержант без вашего приказания.
— Правильно сделал. Возьмем умнее. Где они сейчас?
— Залегли метрах в ста от будки, в кустах орешника. Ждут вашего приказания.
— Ползи к ним и передай мой приказ: часового буду снимать я и два моих бойца: Иванников и Солдаткин. Если во время стычки случится что-нибудь непредвиденное и нам придется отходить — прикроете нас огнем. А сейчас ползи к ним.
Вакуленко шмыгнул за кусты орешника и растворился в темноте.
Прошли еще метров триста. Связистам приходилось пробираться с катушками через сплошные завалы. А когда вышли и а чистую просеку, все увидели огни аэродрома. Казалось, он был совсем рядом, не больше чем в полукилометре. Однако для того чтобы корректировать огонь орудии, необходимо обозревать весь аэродром. А для этого нужно выходить на окраину леса.
«Но что же делать с часовым? У него в будке телефон. Малейший подозрительный треск или шорох — и он даст сигнал в караульную команду, прибудет целый наряд. Говорят, немцы аэродромы охраняют с собаками. Если тянуть провод левее или правее поста, то где гарантия, что метрах в двухстах или ближе нет следующего поста боевого охранения? К тому же могут быть и мины… И эти проклятые овчарки».
Тревожные мысли, сменяя одна другую, проплыли в голове Казаринова, пока он стоял посреди просеки и смотрел в сторону аэродрома, над которым светлыми планками веера, время от времени скрещиваясь, проносились лучи прожекторов, установленных где-то слева и справа — а где: с просеки, из глубины леса, — разглядеть было невозможно.
Наконец провод протянут к самой опушке леса. Впереди, метрах в ста, да фоне аэродромных огней показался силуэт постовой будки аэродромного охранения. Левее будки, преграждая лесную дорогу, темнело длинное бревно шлагбаума.
Казаринов дал знак рукой: всем ложиться. Солдаткин и Иванников легли рядом. Все трое дышали тяжело, зорко вглядываясь в сторону будки и шлагбаума.
— Солдаткин! — прошептал Казаринов.
— Слушаю вас!
— Как только уберем постового — встанешь на его место.
— Зачем? — дрогнувшим голосом спросил Солдаткин.
— На случай если, пока я с Иванниковым буду связываться с батареей, у них вдруг подоспеет смена караула.
— И что мне тогда делать?
— Подпустишь шагов на десять и бросишь под ноги разводящему и часовому сразу пару лимонок. Только бросай с умом: сразу же ложись или ныряй за будку.
— Так они же всполошатся, когда увидят и услышат разрывы гранат. Караул поднимут в ружье.
— Не успеют. Пока будут поднимать караул в ружье — по аэродрому из двенадцати орудий залповым огнем жахнет капитан Осинин. Им будет не до смены караула и не до будки у шлагбаума. А сейчас ползи к связистам и живей тяни сюда провод!
Солдаткин скрылся за кустами.
Времени без пятнадцати час… «Осинин уже давно на проводе. Поди, весь — клубок нервов, ждет», — подумал Казаринов.
Не прошло и пяти минут, как, шелестя по траве кабелем, сзади подползли два связиста с тремя еще непочатыми катушками провода. Четвертая катушка была размотана наполовину.
Вместе со связистами и Иванниковым, которым он дал знак следовать за ним, Казаринов, дополз до последних кустов опушки. Залегли, соблюдая интервал между собой в три-четыре шага.
Теперь перед Казариновым и бойцами во всем своем пространственном размахе лежало ровное поле аэродрома, на котором здесь и там — чем ближе, тем яснее и четче — вырисовывались самолеты. Казаринов попытался сосчитать, но, досчитав до тридцати, сбился. Да и не было смысла терять время па это.
У будки прохаживался часовой. Когда лучевые ножи прожекторов, скользившие над аэродромом, доходили до сектора обзора, находящегося в одной вертикали с будкой и шлагбаумом, Казаринов отчетливо видел на ослепительно ярком фоне силуэт высокого остроплечего человека с автоматом на груди.
Осветительная ракета вспыхнула в темном небе неожиданно. Повиснув на парашютике, она ярко озарила бледно-голубоватым светом самолеты, которых раньше не было видно. Казаринов не выдержал и поднялся на колени. Теперь он, как днем, отчетливо видел из-за куста не только самолеты, но и кирпичные домики служебных помещений, склады, темные контуры капониров, штабеля бревен и досок, множество чем-то груженных транспортных автомашин, бензозаправщиков…