В школе по немецкому языку у Казаринова была неизменная пятерка. В десятом классе дед нанимал для него репетитора. В аттестате стоит пятерка. И все-таки из ругани, доносившейся из будки, он понял всего несколько слов.
Пробегая мимо цистерны, за которой стоял Иванников, Казаринов взял у него нож и пистолет, на ходу передал ему винтовку и, дав знак, чтоб тот бесшумно следовал за ним, метнулся от цистерны к глухой стене будки, выходящей в сторону леса.
Прижавшись спинами к стене будки, Казаринов и Иванников стояли затаив дыхание и слушали немецкую речь. Теперь Казаринов стал улавливать в ней некоторый смысл.
В следующую минуту Григорий услышал, как металлически цокнула телефонная трубка, брошенная на рычажки аппарата, и как после этого был дан отбой.
Иванников и на этот раз прочитал мысль своего командира. Прижав к груди ручную гранату, которую он поставил на боевой взвод, всем своим видом и движением рук он как бы спрашивал: «Разрешите?..»
Казаринов кивнул.
С быстротой кошки Иванников метнулся к двери будки, и в ту самую секунду, когда она распахнулась и в тусклом свете керосинового фонаря, висевшего на стене, показалась высокая фигура часового, он метнул в будку гранату, с силой захлопнул за собой тяжелую дверь, обитую жестью, и плюхнулся на землю.
Казаринов и Иванников лежали у высокого порога будки, когда в ней раздался взрыв. За те немногие секунды, в течение которых они продолжали лежать неподвижно, оценивая обстановку, у будки выросла скрюченная фигура Солдаткина.
— Ну как, товарищ лейтенант? — тревожно прозвучал в темноте его голос.
— Все в порядке! Сейчас начнем главную работу. Пойдем.
Казаринов и Солдаткин, светя перед собой фонариком, вошли в будку. На полу, разметав руки, лежали два трупа: солдат и унтер-офицер. Пока Казаринов обрезал телефонный кабель, Солдаткин извлек из карманов убитых документы и снял с обоих автоматы.
Казаринов приказал Солдаткину занять у шлагбаума место немецкого часового и тут же предупредил: если вдруг появится смена караула, молча подпустить разводящего и часового на двадцать шагов и после окрика «Хальт!» срезать их автоматной очередью. Отдав приказание, Григорий метнулся к опушке леса, где его ждали связисты.
Иванников распахнул до отказа дверь будки, встал у порога и привел второй трофейный автомат в боевую готовность.
Пока Казаринов и Иванников снимали часовых, сержант-связист, услышав глухой взрыв, понял, что наступила пора скорее выходить на связь с орудиями, а поэтому передал капитану Осинину, чтобы тот приготовился принимать команды Казаринова.
Григорий подбежал к связистам и выхватил из рук сержанта трубку. Глядя в сторону ярко освещенного серией ракет аэродрома, он увидел: по направлению к будке неторопливо, с автоматами на груди шли два человека. И тут же крикнул в телефонную трубку:
— Ты меня слышишь, Максимыч?!
— Я слышу тебя прекрасно! Жду твоей команды! — раздался в трубке голос Осинина.
После первых пристрелочных команд, четко, но глухо и притаенно брошенных Казариновым в трубку, через несколько секунд над головами связистов прошелестели первые снаряды, которые разорвались почти в центре аэродрома. Взрывы сотрясли землю и раскатистым эхом пронеслись по ночному лесу.
Два солдата из караульной роты, которые шли по взлетной дорожке по направлению к будке, попали между взметнувшимися веерами огня и земли.
— Легли хорошо, капитан!.. Повтори! Батарея Орлова!.. Левее ноль-ноль один… Беглый!.. Огонь!..
Вряд ли когда-нибудь в жизни Казаринов испытывал такое чувство распиравшего его душу восторга, как теперь, когда он увидел, как на огромном пространстве аэродрома начали рваться и гореть самолеты.
Снаряд, угодивший в бензоцистерну, взметнул в небо гигантский огненный факел. В панике по аэродрому заметались фигурки людей в комбинезонах.
— Капитан!.. Горят бомбовозы!.. Пылают уже семь «юнкерсов» и две бензоцистерны! Светло так, что можно вышивать! Перенеси левее ноль-ноль два, прицел больше один… Беглый!.. Огонь!.. — задыхаясь, кричал в трубку Казаринов. — Если б ты видел, Максимыч!.. Гады мечутся по летному нолю, как крысы на тонущем корабле!.. — Стирая рукавом гимнастерки со лба пот, который заливал глаза, Григорий охрипшим голосом бросал в телефонную трубку все новые и новые команды, которые неизменно заканчивались надсадно-хриплыми словами «Беглый!» и «Огонь!», а сам не сводил глаз с пылающего аэродрома.
Переведя дух, Казаринов до боли в суставах сжал в руках телефонную трубку, а когда увидел, как огненный вал снарядов накрыл квадрат аэродрома, где находились служебные помещения и откуда еще выбегали люди, на какую-то минуту почти теряя самообладание при виде огненного буйства, давал все новые и новые команды.