Рядом с Богровым-старшим лежали бойцы Зайцев и Кедрин и тоже следили за парением орла.
После тяжелых земляных работ часовой отдых особенно сладок: натруженные руки и ноги становятся как бы невесомыми. Те, что помоложе да пошустрей, побежали искупаться в Ламе.
— О чем задумался. Заяц? — спросил Богров-старший, глядя на окаменевшее лицо бойца. — Поди, все считаешь свои кубометры?
— Все считаю. Ужась!..
— Ну и как? Глубока выходит могилка?
Зайцев недовольно поморщился, но ответил очень спокойно:
— Если фрицев класть поплотнее, да так, чтоб приходилась голова к ногам, а ноги к голове, то в эту ямину можно уложить полка два.
— Вы их сначала убейте, товарищ Зайцев, а потом уж хороните, — заметил Кедрин. Но Зайцев тут же нашелся:
— А ты, товарищ академик, вперед дай мне винтовку, да к ней патронов побольше, а потом я их буду убивать.
— Из винтовки-то и дурак убьет немца, а ты вот, Зайчонок, попробуй убить его без винтовки, — бросил с улыбкой Богров-старший, рассчитывая, что Зайцев растеряется и понесет такую околесицу, от которой всем станет только смешно.
Веснушчатое лицо Зайцева порозовело. Закрыв глаза, он с минуту лежал молча и, казалось, не дышал. Очертя голову спорить с Богровым-старшим он не решился, но и проглатывать обидную насмешку тоже не хотел. Не в его характере это было.
— Чего замолк, товарищ Зайцев? — не выдержал Кедрин, догадываясь, что Зайцев «ворочает мозгами».
— Подсчитываю.
— Чего подсчитываешь?
— Подсчитываю, какой длины штык нужно заказать для нашего философа в очках, чтобы этим самым штыком он проткнул сразу два полка фрицев. Вот бы шашлык получился. Хватило бы на все воронье России. — Довольный своим ответом, Зайцев оскалил в улыбке неровные зубы и смотрел то на Богрова-старшего, то на Кедрина.
Богров-старший хотел ответить Зайцеву, но не успел: прямо у изголовья его выросла фигура пожилого мужчины в выгоревшем суконном картузе и брезентовых ботинках. Чистая льняная косоворотка, заправленная в вельветовые брюки, была расшита красными разводами.
— День добрый, товарищи красноармейцы! — поприветствовал ополченцев подошедший мужчина и по деревенской привычке приподнял над лысой головой картуз.
Богров-старший неторопливо встал.
— День добрый.
— С просьбишкой к вам. — Покашливая в кулак, мужчина наметанным глазом определил, что старший среди троих ополченцев — сержант Богров.
— Кто вы и чем можем быть полезны? — спросил Богров-старший, вытаскивая кисет. Кедрин и Зайцев продолжали лежать, разглядывая незнакомца.
— Я председатель местного сельсовета… — Он махнул рукой в сторону деревушки, куда Зайцев три дня назад по приказанию командира роты ходил менять сахар на соль. — Завалился колхозный колодец. Печем поить скот.
— А Лама? — Богров кивнул в сторону речушки, затянутой по берегам ивняком и ольшаником.
— Возить не на чем. Трактора и лошадей забрали в армию, а гонять скот к Ламе — не с руки. Фронт приближается, уже два раза бомбили, да и колхозникам без воды никак нельзя. В Ламе вода для питья не годится: грязная, и далеко опять же…
— Помочь ничем не можем, — сухо ответил Богров-старший. — Вам следует обратиться к нашему командованию.
И тут, на счастье председателя сельсовета, откуда ни возьмись — командир батальона капитан Петров. Он только что самолично сделал рулеткой замер глубины противотанкового рва и, было видно по лицу, остался доволен. Отряхивая с рук глину, комбат подошел к ополченцам.
— Гостей принимаем? — пошутил комбат, сделав рукой знак, чтобы ополченцы продолжали отдыхать.
Богров-старший кратко доложил капитану о просьбе председателя сельсовета.
Некоторое время комбат стоял молча, глядя то в сторону Ламы, то на председателя.
— У вас самих, мать честная, дел невпроворот, по иного выхода не видим, товарищ капитан, самим не осилить. Одни бабы да старики остались в деревне. А без колодца — хоть караул кричи. А тут, как на грех, жарища всю неделю — спасу нет.
— Давай, председатель, без дипломатии. Выкладывай конкретнее — какая нужна помощь? — Петров посмотрел на часы, а потом в сторону Ламы, откуда цепочкой тянулись голые по пояс ополченцы.
— Не пошел бы, товарищ капитан, если бы не нарядили бабы. Почти силком вытолкали из конторы, — оправдывался председатель. — Во всей деревне мужиков осталось три калеки с половиной да дед Никанор.