Слева от генерала сидел начальник артиллерии дивизии, худощавый, лет сорока, подполковник Воропаев, на гимнастерке которого рядом с медалью «XX лет РККА» был привинчен орден Красного Знамени.
Несколько в стороне от всех, в торце длинного стола, сидел начальник политотдела подполковник Миронов.
— Садитесь, сержант. — Генерал показал глазами на сколоченный из сосновых неструганых досок табурет.
Богров сел, поймав взглядом улыбку на лице Синявина.
— Знакомые лица, — шутливо проговорил Синявин и пододвинул Богрову пачку «Беломора».
— Докладывал о вас командир полка, — начал генерал и строго посмотрел на Богрова. — Намерение ваше благородное, сержант, но я еще раз говорил с полковником Реутовым и думаю, что хоть и строго наказал он ваших бойцов, но иначе нельзя. Поймите — нельзя!
— А в роте, товарищ генерал, считают, что на первый случай бойцов можно было наказать помягче. Иначе можно озлобить.
Эти слова и тон, каким они были сказаны, явно не понравились генералу.
— В роте… — Но лицу генерала пробежала усмешка. — В вашем понимании стрелковая рота — это что-то вроде колхозного собрания, где можно голосовать «за» и «против» и где меньшинство подчиняется большинству. Так, по-вашему?
— Нет, не так, товарищ генерал. Рота — это не колхозное собрание. Никто так не считает. И пришел я к вам не за тем, чтобы доложить, сколько «за» меру наказания полковника Реутова и сколько «против».
— А зачем же вы тогда пришли?
— Просить вас, товарищ генерал, чтобы вы разобрались во всем сами.
Настойчивость и упорство Богрова начинали раздражать Веригина.
— Если мы сейчас, сержант Богров, будем выполнять подряды за водку и как свиньи напиваться, то что же будет, когда придется идти на врага грудь в грудь? — Говоря это, генерал все сильнее раздражался и нервничал. — Достаточно одной самоволки, чтобы этих четырех мерзавцев отдать под суд военного трибунала!
— Самоволки не было, товарищ генерал, — сдерживая волнение, тихо проговорил сержант. — И не мерзавцев жестоко наказал начальник штаба, а лучших бойцов роты.
— Вы их знаете?
— Знаю хорошо.
Веригин достал из папки рапорт, написанный Реутовыми.
— Что вы, к примеру, можете сказать об ополченце Еськине? Мало того, что он был пьян, он сказал начальнику штаба оскорбительную дерзость.
— Еськина я знаю с первых дней формирования дивизии. Стахановец с электролампового завода. Отец трех сыновей. С финской вернулся с тяжелым ранением и орденом Красного Знамени. У нас в роте это один из самых авторитетных бойцов.
— Вы сами лично слышали, что сказал Еськин полковнику Реутову, когда тот отчитывал его?
— Полковник не отчитывал, а пугал расстрелом.
— И что же тот? — Генерал перевел взгляд с комиссара Синявина на начальника политотдела Миронова, в мрачной задумчивости склонившего голову.
— Еськин посоветовал Реутову приберечь эти четыре пули для немцев.
— И все?
— Все!
Генерал встал из-за стола.
— Вы коммунист?
— Да.
— И, очевидно, со стажем?
— Как и вы, товарищ генерал. По партии мы — годки.
Взгляд Веригина, брошенный на Богрова, словно выговорил: «Вон ты какой!.. Ну что ж, давай продолжим наш разговор…»
— Значит, самоволки не было?
— Не было. Все четверо были командированы комбатом Петровым с разрешения майора Северцева помочь колхозу исправить завалившийся колодец и починить насос.
Генерал резко повернулся в сторону телефониста, сидевшего в нише отсека.
— Соедини с майором Северцевым!
С командиром полка телефонист соединил генерала сразу же.
— Послушай, Северцев, эта четверка бедолаг из батальона Петрова в деревне была в самоволке или их командировали?
С минуту генерал сидел неподвижно, прижав к уху трубку и время от времени кивая головой.
— Так какого же дьявола в своем рапорте Реутов пишет, что была самоволка?! Ах, даже так?.. Ну хорошо, понял тебя, разберемся.
Губы генерала скривились в желчной улыбке. Комиссар и начальник политотдела сидели молча, устремив взгляд на неструганые доски стола. Однако по их лицам было видно, что в душе каждого из них закипало несогласие с рапортом Реутова.
— Самоволки не было, — сухо проговорил генерал и, повертев в руках рапорт, в левом верхнем углу которого стояла его резолюция «Под суд трибунала», положил его в другую папку.