В кабинете Парамонов еще раз окинул взглядом с ног до головы высокую подбористую фигуру старика, который в новом черном костюме-тройке и белоснежной льняной сорочке выглядел торжественно и даже празднично.
— А вы, Дмитрий Александрович, чтобы не сглазить, прямо как целковенький новенький. Можно подумать, в театр собрались.
По седым усам академика пробежала не то ухмылка, не то улыбка укоризны.
— На Святой Руси, Николай Георгиевич, в лучшее одевались не только на пир да на гулянье, но и когда на смерть шли. Вам не приходилось видеть, как одеваются во все чистое и лучшее старики, когда чувствуют, что приходит смертный час?
— Не приходилось, Дмитрий Александрович, я человек городской, — словно оправдываясь, что так неловко пошутил, ответил Парамонов.
— А я видел. И понимаю стариков. В мои годы ко всему нужно быть готовым: и к застольной здравице на пиру, и к гражданской панихиде. — Казаринов сел в кресло напротив Парамонова и, круто повернувшись к распахнутой двери, крикнул в коридор: — Фрося!.. Нам бы по чашечке кофейку!
— Нет-нет, спасибо, Дмитрий Александрович, я всего на несколько минут. — Парамонов засуетился и встал. — Мне через полчаса нужно быть в райкоме партии. Я к вам с вопросом, о котором нельзя говорить по телефону.
— По делам депутатским?
— Как к депутату и как к лучшему и давнишнему другу завода.
Фрося бесшумно вошла в кабинет и молча поставила на журнальный стол сахарницу и две чашечки дымящегося кофе, на что ни гость, ни хозяин не обратили внимания.
Парамонов снова сел и, глухо откашлявшись, заговорил:
— Сегодня ночью в Московском городском комитете партии состоялось совещание. На нем были — секретари Московского областного, городского и районных комитетов партии. Были приглашены и некоторые секретари парткомов крупнейших заводов и фабрик Москвы.
Только теперь Казаринов заметил темные круги под глазами Парамонова. «Наверное, не спал ночью, а е утра уже на ногах», — подумал Дмитрий Александрович.
— И что же вам сказали в МК? — воспользовавшись паузой, спросил Казаринов.
— В МК нас ознакомили с положением на фронтах. Потом ввели в курс мероприятий, разработанных Центральным Комитетом и Государственным Комитетом Обороны, по усилению обороны страны. Особым вопросом стоял вопрос защиты Москвы.
— Каковы же конкретно эти мероприятия? — спросил академик, и Парамонов заметил, как в крепких и жилистых пальцах старика хрустнул карандаш.
Парамонов ждал этого вопроса.
— Центральный Комитет партии считает необходимым срочно начать формирование добровольческих дивизий народного ополчения из лиц непризывного возраста и освобожденных от воинской обязанности.
Казаринов встал.
— Чем могу быть полезен, Николай Георгиевич?
Словно не услышав вопроса академика, Парамонов продолжал:
— Всю изначальную работу по формированию добровольческих батальонов, полков и дивизий народного ополчения Центральный Комитет поручает партийным организациям заводов, фабрик и учреждений Москвы. А поэтому…
Парамонов хотел сказать еще что-то, но его перебил Казаринов:
— Я понял вас. И спрашиваю еще раз: чем могу быть полезен? — Слова академика прозвучали как приказ старшего.
Парамонов понял, что лишние слова и объяснения уже начинают раздражать Казаринова.
— Сегодня в семнадцать часов на центральной площади завода состоится общезаводской митинг. Вопрос будет стоять один: формирование батальонов народного ополчения из рабочих завода. Прошу вас выступить.
Академик скрестил кисти рук, хрустнул суставами пальцев, прошелся по кабинету, зачем-то закрыл, потом снова распахнул окно.
— Без пятнадцати пять я буду на заводе.
— За вами придет машина.
— Я приеду на своей. — Академик посмотрел на часы. — До встречи на заводе.
Казаринов пожал Парамонову руку, а когда закрыл за ним дверь, то еще некоторое время стоял в коридоре, прислушиваясь к звуку спускающегося лифта.
ГЛАВА IV
Огромный заводской двор с самого утра был наполнен разноголосым людским гулом. К наспех сколоченной из неструганых досок трибуне, обитой красным полотнищем, стекался народ — от проходных, со стороны заводоуправления, из цехов, из складов.
Парамонов смотрел из окна своего кабинета на центральную площадь завода и видел, как с каждой минутой пестрая толпа у трибуны наливалась, густела. Вездесущие мальчишки, вкладывающие в слово «война» свой особый, ребячий смысл, карабкались на бетонные барьеры фонтана, устраивались на обрубленных суках рогатистых тополей и, словно назло отцам и матерям, с трудом сдерживали распирающее их детские души возбуждение. За последние годы каждый из них не раз посмотрел «Чапаева», наизусть знал диалоги киногероев из фильмов «Трактористы», «Граница на замке», мог разыграть в лицах «Щорса» и «Котовского»…