В машинном отделении механик - хозяин. Он знает каждый агрегат, его работу, знает, где лежит любой болт, гайка, инструмент.
На рассвете я вышел на причал. Воздух был по-весеннему чист и прохладен. В порту - тишина. Экипажи части катеров еще отдыхали, а где-то в море, может быть, вели бой другие. А мы торчим здесь из-за этой проклятой неудачи при первом же выходе.
Правда, много требовать от нашей "девятки" мы не могли. Сколько у нее в корпусе заплат и замененных листов, сколько раз перебирались моторы, об этом знали только начальник мехмастерских капитан Рукавицына да механик части.
К обеду закончили работу в моторном отсеке. Все убрали, очистили трюмы, и я побежал доложить командованию об устранении поломки и просить разрешения выйти на внешний рейд для испытания мотора.
Испытав моторы на различных скоростях, мы вернулись в бухту, чтобы провести испытания уже при полной нагрузке.
Товарищи в базе работали с еще большей напряженностью. Ведь они должны обеспечивать нас всем, обогреть, обсушить, накормить, подвезти горючее, залечить раны в бортах катеров.
Не успели мы подойти к основному причалу, как у борта уже стоял бензовоз. Шофер Андрей Буланов быстро залил бензин в баки. Надо сказать, что если наши катера обошли почти все побережье Черного моря, то он на своем заправщике-вездеходе прошел этот путь по берегу. Бывало придем в какую-нибудь бухту или порт, а он уже тут как тут, спрашивает, куда подавать машину. Так же самоотверженно трудились базовые торпедисты Павел Букович, Яков Шалом. Все приготовленные ими торпеды работали безотказно.
Закончив погрузку, снова вышли на внешний рейд. Сначала шли на малых оборотах. Моторы работали хорошо, ровно. Не спуская с меня глаз, старшина Зайцев стал увеличивать ход. Он поднимал акселераторы, все прибавляя обороты. С затаенным дыханием прислушивались мы к левому мотору. Тянет. 1200 оборотов, 1600... И вдруг... резкий визг, треск - и мотор заглох.
В люке показалась голова Кузнецова. Он безнадежно махнул рукой. Все было ясно - снова лопнул валик.
Возвращались в базу на одном моторе. Наш труд оказался напрасным, катер опять выбыл из строя.
Злые и мрачные, сгрузили торпеды, слили горючее и поставили катер на старое место. Когда же пришлют из Геленджика долгожданную помпу?
Мотористы решили выточить валик. Нашли подходящий кусок металла. Целый день бегали по городу в поисках токарного станка. Черные, запылённые, но веселые вернулись они на катер. И опять закипела работа в моторном отсеке.
А дни шли. Все сочувствовали нам, но помочь ничем не могли. В бухте кипела боевая жизнь. Катера, которые были в прошлую ночь в море и не нашли противника, по приходе в базу разгружались и передавали боезапас и остаток топлива на другие корабли, готовящиеся к выходу. Тылы еще подтягивались, и горючего, а также боеприпасов не хватало.
Несколько ночей катера ходили к Севастополю, и все безрезультатно. Никак не могли перехватить караваны противника.
Придут в заданный квадрат, простоят на предполагаемых курсах врага целую ночь, а его и не встретят. Перед вечером летчики доложат, что обнаружены далеко в море идущие к Херсонесу корабли. А ночью на подходах опять ничего нет. Значит, враг хитрил.
Но можно ли перехитрить катерников, особенно такого, как наш "Батя". Так мы называли своего старшего товарища Афанасия Иовича Кудерского. Большую часть своей трудовой жизни он посвятил службе во флоте. Начал ее рядовым матросом, еще на паровых торпедных катерах, потом стал командиром, а в годы Великой Отечественной войны уже командовал подразделением.
За долгие годы службы он многое видел, многое познал. Отлично изучил море и морскую жизнь. Умел по мельчайшим признакам предугадать погоду. Бывало подойдут к нему на причале молодые командиры и спрашивают:
- Нам, сегодня идти в море, будет ли ночью шторм?
А он медленно, не спеша послюнявит палец, подымет его над головой, повертит в разные стороны и потом так же не спеша скажет:
- Идите, море спокойно всюду, шторма не будет.
Это была, конечно, шутка, но базировалась она на чутье старого моряка, которым он узнавал погоду в море и почти никогда не ошибался.
"Батя" был хладнокровен, рассудителен, берег свой корабль и жизнь членов экипажа. Никогда не лез, как говорится, на рожон, не принимал опрометчивого решения и всегда старался занять более выгодное, лучшее положение для катера во всех опасных случаях.
Слух был у него изумительный. Часто, случалось, сидим на причале, кушаем. Вдруг "Батя" замрет, не донеся ложку с кашей до рта. Потом вскочит и стремглав несется на катер, надевая на ходу каску, которую он всегда носил на поясе.
На катере Кудерского уже раздавались звонки боевой тревоги, и он отваливал от причала, когда в порту взвывали сирены, оповещая о воздушном налете, и мы все следовали примеру "Бати".
Он-то первым и открыл боевой счет под Севастополем, находясь на корабле Александра Кананадзе.
В том походе группа "Бати" составилась "интернациональной". Одним катером командовал русский Георгий Петров, другим - грузин Сандро Кананадзе, а третьим - еврей Яков Лесов.
Ночь выдалась темная. Катера шли к Херсону. Поиск продолжался недолго. На вражеские корабли катерники наскочили внезапно.
- ...Передо мной вдруг встала стена, - рассказывал потом Кананадзе. - Я не успел опомниться, как наш катер оказался под бортом огромного корабля. Из-за близкой дистанции пришлось стопорить моторы и дать полный назад. В этот момент на транспорте раздался трезвон колоколов громкого боя, объявлявших тревогу. Нас обнаружили. Загрохотали пушки, но снаряды пролетали выше, так как наш катер находился в мертвой зоне. А в то время, пока я отходил от транспорта на дистанцию выстрела, Петров и Лесов, шедшие в уступе справа от меня, проскользнули под самой его кормой и вышли на противоположную сторону каравана.
Петров развернулся правой циркуляцией, выпустил торпеды в борт одного из кораблей и снова вышел на ту же сторону, где был я. Тем временем Яша Лесов ринулся в голову конвоя. Там шел тральщик. Спеша на помощь своим транспортам, он разворачивался на обратный курс и заметил катер Лесова. Весь свой огонь гитлеровцы перенесли на него. Один из снарядов попал в корабль нашего друга. На катере сдетонировали торпеды, и все было кончено - экипаж погиб мгновенно. В эту же минуту взорвались торпеды, выпущенные нами. Большой транспорт противника разломился надвое и быстро затонул.
Так под командованием "Бати" были потоплены сразу два фашистских транспорта, но и мы потеряли боевых друзей - Якова Лесова и его экипаж.
С этого времени противник почти каждую ночь не досчитывал нескольких своих транспортов. Катерники меткими ударами торпедных атак нарушили важную вражескую коммуникацию. При этом многие наши матросы, старшины и офицеры проявляли подлинный героизм.
В одном из боев особенно отличился командир катера Георгий Рогачевский со своим мужественным экипажем.
Произошло это так. В район поиска катер пришел глубокой ночью. Боцман Рудаков первым увидел караван противника и доложил командиру. Рогачевский посмотрел в указанном направлении. Кораблей было много, и шли они скопом.
- Один... три... пять... десять... - считал он вслух. - Да, многовато, но врага не считают, а бьют.
И ту же раздалась его команда: "Аппараты, товсь! Полный вперед!"
Выйдя на выгодную позицию, Рогачевский развернул катер и повел его на сближение с противником. Впереди, прямо по курсу, шел транспорт. С короткой дистанции выпустили торпеду, и вскоре раздался оглушительный взрыв. На курсе отхода Рогачевский попал в самую гущу вражеских кораблей. У него оставалась еще одна торпеда, но атаковать было невозможно. Ураганный огонь не подпускал катер, на дистанцию залпа. Пришлось отвернуть и отойти в сторону.
Но упорство наших катерников сломить огнем трудно. Ротачевский повторил атаку, но попал под перекрестный огонь. В корпусе судна появились пробоины. Сорвался и второй заход. Однако стоило противнику перенести внимание на другие наши катера и открыть по ним огонь, как Рогачевский в третий раз пошел в атаку. И удачно. Метким торпедным ударом была потоплена большая самоходная баржа.