К ребятишкам подошел моряк. Правая рука у него ранена. Матрос подлежал эвакуации. Но, поговорив со стариками, узнав, что три их сына и две дочери остались защищать Одессу, боец присел и задумался. Когда подошла его очередь садиться на корабль, он обратился к одному из матросов команды с просьбой:
- Подари мне, браток, бескозырку свою. Ты уходишь на Большую землю, там сможешь получить новую...
Он одел бескозырку вместо пилотки, полученной в госпитале, спустился по трапу на причал и направился в город. Долго с парохода наблюдали за широкоплечей фигурой моряка, уходившего туда, где кипел бой за его родную Одессу.
Приняв на борт раненых и эвакуированных, транспорт тихо отвалил от пирса. Катерам старшего лейтенанта Пилатова было приказано сопровождать его.
Лучи заходящего солнца играли на чисто надраенных медяшках транспорта. Катера построились в охранный ордер. В этот момент со стороны Днестровского лимана появились самолеты противника. Тяжелые серые машины с черными крестами на крыльях, не сумев пробиться сквозь заградительный огонь зенитных батареи к городу, стаей бросились на транспорт. Но, увы, и здесь их ждала неудача. Прежде всего их встретили наши истребители. Затем пришла на помощь зенитная артиллерия проходившего недалеко эсминца. И вот уже один из самолетов противника резко пошел на снижение, волоча за собой полосу черного дыма. Фашистский стервятник пытался дотянуть до берега и сесть за линией обороны города, но врезался в обрыв у мыса Большой фонтан.
...Война разгоралась. Все чаще и чаще боевые катера получали повреждения, выходили из строя. Базовые ремонтные мастерские были перегружены, но и нашему кораблю "У-3" уже требовался планово-предупредительный ремонт. Поэтому нас было решено отправить в Херсон.
Переход до Херсона завершился благополучно. Но не успели мы поднять катер на берег, как кругом завыли сирены, объявляя воздушную тревогу. Загрохотали зенитные батареи. Небо покрылось облачками разрывов. К счастью, вражеские самолеты не сумели преодолеть плотного заградительного огня и, не дойдя до города, сбросили свой груз в болото.
По правилам, когда катер не в строю, его личный состав при всех тревогах должен уходить в укрытие. Это сделали и мы.
- А где боцман? - спросил я, не видя его среди нас и намереваясь дать ему распоряжение на предстоящие работы.
После отбоя мы обнаружили боцмана в рубке катера. Он снимал пулемет вместе с турелью. Через некоторое время я увидел его уже на крыше высокого здания пристраивающим турель к печной трубе.
Налеты самолетов противника были часты. Мы вскоре перестали обращать на них внимание и во время воздушных тревог продолжали работу у катера. Только боцман при этом быстро взбирался на крышу и занимал место у своего пулемета.
Однажды самолет противника прорвался к мастерским. Вражеский летчик считал уже себя у цели, как вдруг навстречу ему, почти в упор, потянулась пулеметная трасса и правый мотор окутался дымом. Самолет резко накренился и со снижением пошел в сторону лимана. Это было дело рук боцмана.
Отремонтировав катер, мы привели его снова в базу. Я получил назначение на новый корабль в подразделение капитан-лейтенанта Изофатова. Но вскоре нам пришлось оставить Очаков: мы перебазировались в Крым.
Из Севастополя наши катера очень часто выходили для несения блокадного дозора в Каркинитский залив. Наступила уже штормовая осень, и мне, молодому командиру, не получившему еще достаточного опыта вождения катера, пришлось на первых порах туго.
Особенно запомнился мне случай, происшедший с нами в бухте Ак-Мечеть.
...Волны становились все круче и выше. Ветер, срывая белые гребни, разбрасывал их вокруг колючими иглами. По небу неслись темные, зловещие облака.
- Быть шторму, - устало сказал боцман.
Мы возвращались с задания. Надо было спешить, чтобы успеть укрыться в бухте Ак-Мечеть, где тогда базировалась наша группа.
Тяжело приходится экипажам малых кораблей, застигнутых штормом в море. Торпедный катер - грозное оружие. Он вступает в единоборство с самыми большими военными кораблями и часто выходит победителем. Но он мал. На нем все рассчитано до мелочей. Лишнего ничего нет.
Экипаж катера в походе все время находится на своих боевых постах. Тут и едят, и отдыхают. Греются и сушатся у горячих моторов.
В непогоду труднее всех бывает верхней команде. Волны и дождь мочат их с ног до головы. Зимой снег слепит глаза, обмерзает одежда. Но и мотористам не лучше. Попробуйте держать заданный режим, когда катер бросает из стороны в сторону. Да к тому же жара, духота.
А в шторм и совсем плохо. Словно большой мяч, прыгает катер с волны на волну. Болтанка такая, что кажется - вот-вот все внутренности наизнанку вывернет.
Поэтому мы и спешили еще засветло прийти в бухту, где можно было бы перестоять эту штормовую ночь. Но и в Ак-Мечети волны бушевали вовсю. Выкатываясь из-за мыска, они с шумом обрушивались на прибрежные мели, поднимая со дна песок и ракушки.
Не было никакой возможности ошвартоваться. Впрочем, нас беспокоило не это. Все равно у причалов катерам с торпедами на борту стоять не разрешалось. Вернувшись из похода, мы подходили к ним только для заправки, а потом становились на якоря по углам бухты. Здесь мы и ожидали следующего выхода.
Болтаясь на якоре, личный состав катера не мог в достаточной мере ни отдохнуть, ни обогреться, ни покурить. Поэтому мы всегда старались стать к борту какого-нибудь судна. Больше всего мы благодарны за гостеприимство "тюлькину флоту", как в шутку называли тогда рыбачьи сейнеры.
Бывало придут катера с моря. Экипаж мокрый, прозябший. Взоры сразу же обращаются к мелководной части бухты, где обычно находились сейнеры. Заправившись, спешим к ним. Прилепимся к борту, закрепим швартовы, выставим на катере вахту, и в гости к рыбакам.
Трюм сейнера гораздо больше, чем отсек катера. Посредине докрасна натопленная "буржуйка", на ней огромный чайник. Под палубой натянуты концы, на которых можно просушить верхнюю одежду. Не помещение, а рай!
У рыбаков - свежая рыба, а у нас, катерников, - тушенка, "наркомовские сто граммов".
Пока готовится ужин, идут разговоры о положении на фронтах, о погоде. А потом можно поиграть и в "козла", и в шахматы. В печке гудит огонь. Тепло! Хорошо!
Так было и в этот вечер. Единственное более или менее спокойное место в Ак-Мечетской бухте - в небольшом заливчике за мыском. Не подходя к причалу, мы направились туда - к двухмачтовому судну.
- Эге-й! На сейнере! Принимайте гостей! - еще издалека закричал боцман, держа в руках свернутый в кольца швартовый конец.
Хотя на сейнерах и побаивались соседства начиненных боеприпасами катеров, но всегда встречали нас гостеприимно. Там были настоящие моряки, знавшие, в каком положении находятся катерники. Вот и сейчас сразу же раздалось несколько голосов с кормы и носа:
- Добро пожаловать! Подавайте швартовы!
Не прошло и нескольких минут, как катер был ошвартован, а мы все, кроме вахтенного, уже сидели в теплом трюме. Вскоре из люков повалил пар от сохнувшей одежды, на печке вскипел чайник, разогрелась тушенка.
Сейнер оказался не рыбачьим. Он ходил под военно-морским флагом, выполняя различные специальные задания командования. Командиром на нем был мой хороший друг Николай Кирпичев, с которым мы вместе учились в Черноморском училище. Непогода и его загнала в эту маленькую бухту.
Мы сидели у раскаленной печки. Теплота морила, клонило ко сну. Сейнер сильно покачивало. Очевидно, ветер изменил на несколько румбов свое направление, и волны теперь заходили и за мысок, где стояли наши корабли.
Ветер свистел в снастях, кранцы скрипели между бортами, в струну натягивались швартовы.
Я было задремал, как вдруг рывком открылся люк и раздался голос вахтенного:
- Всем наверх, лопнул носовой у катера!
Наверно, вспугнутая стая воробьев не взлетела бы в воздух быстрее, чем наш экипаж оказался на палубе сейнера.