На первых порах мы столкнулись с еще одной проблемой. Наше знание немецкого языка соответствовало лишь школьному уровню, а этого было просто недостаточно. Прусско-германские команды воспринимались нами как нечто произнесенное на испанском. Лишь благодаря тому, что они многократно повторялись, а мы старались понять их сердцем, разучивая при этом песни немецких солдат, наше знание языка постепенно улучшалось. Всего через несколько недель у нас больше не было проблем с пониманием сказанного и с общением на немецком.
Впрочем, нашим германским инструкторам также хватало хлопот с нами. Наш типичный голландский либеральный менталитет означал, что мы не могли не комментировать даже их команды. То одно, то другое вызывало у нас протест. Инструкторам же в их работе было необходимо полное доверие и беспрекословное повиновение с нашей стороны.
Так или иначе, в ходе тренировок мы должны были еще доказать свое соответствие званию бойца войск СС. При этом инструкторы негласно отбирали среди нас тех, из кого впоследствии должны были готовить офицеров. И надо сказать, что не все, кто имел амбиции на этот счет, оказались в числе выбранных инструкторами.
«Основные предварительные условия для соответствия званию офицера — это сердце, энтузиазм, умение решать даже крайне сложные и неожиданные проблемы, а также способность подавать личный пример», — писал Феликс Штайнер. Говоря о командовании войсками СС на Русском фронте в 1942 году, он отмечал: «В формированиях, состав которых представлен преимущественно иностранными добровольцами, любые ошибки, допущенные при создании духа товарищества, приведут к гораздо более драматичным результатам, нежели в немецкой части». Здесь он имел в виду в том числе и нас. «Самое необходимое в руководстве бойцами — это неустанная и терпеливая забота командира о своих людях, — продолжал генерал Штайнер. — Командир должен добиться полного доверия с их стороны, убеждая солдат, что он их лучший друг. Его бойцы должны любить его. В частности, командиры взводов и рот всегда должны быть примером для своих бойцов. Чем командир рассудительней, внимательней к своим подчиненным и душевнее, тем сильнее будет сплоченность и выше боевой дух его части. Я призываю всех своих офицеров добиться того, чтобы в ротах были человеческие взаимоотношения, и даже настаиваю на этом».
Но вернусь к нашей подготовке. В Зенхайме мы не располагали каким-либо оружием. У нас были лишь висевшие на ремнях штыки, и окружающая атмосфера нисколько не имитировала фронтовую. Так мы проходили свою базовую подготовку, состоявшую из разнообразных физических упражнений, строевой подготовки и долгих маршей.
Марши мы выполняли и днем и ночью, причем с каждой неделей нагрузки, ложившиеся на нас, возрастали. Во главе колонн шли наши инструкторы, чьей физической форме можно было только позавидовать. А в конце строя вместе с новобранцами шагал медик, который должен был оказывать первую помощь тем, чьи организмы не выдерживали этого испытания на выносливость и характер. Прошагивая ежедневно от 20 до 40 километров в палящем зное, мы больше не пели «Так замечательно быть солдатом», когда с натруженными мышцами возвращались в казармы. Едва двигая ногами, мы, полностью изнеможенные, проходили через ворота, что означало конец нашего пути. Но впереди нас не ждал заслуженный отдых. Вскоре после возвращения свист дневального снова сзывал нас на построение. И мы, только что принявшие душ, получали вечерние приказы на плацу перед казармами.
Изнурительная подготовка под открытым небом на лоне матери-природы не оставляла нам времени оценить живописность Эльзаса. К примеру, мы могли взобраться на гору в Южных Вогезах высотой 950 метров, которая была хорошо видна из наших казарм. Но восхождение мы совершали по приказу, в стремительном темпе, насквозь промокая от пота. И тут уж было не до любования окружающими красотами!
Осмотреть достопримечательности мы смогли, только когда нас начали отпускать в увольнения. Появившееся свободное время, помимо всего прочего, мы использовали для того, чтобы посетить города, связанные с историей войны 1914–1918 годов. Среди прочего мне особенно запомнился 18-метровый мемориал, окруженный блиндажами, на которых остались следы кровопролитных боев между французскими и немецкими войсками.