– Правда? – обрадовалась она, приподнимаясь. – Я сейчас же спущусь и принесу что-нибудь поесть.
– Зачем?
– Но это не составит труда, поверь мне, Брендон. В кладовой всегда есть холодный ростбиф на случай, если кто-то из постояльцев ночью проголодается. Я сейчас же обращусь к коридорному, только надену халат… Почему ты меня удерживаешь? Ты же только что сказал, будто голоден.
– Я имел в виду совсем другое, милая.
Брендон взял ее руку и потянул под одеяло. Присцилла ахнула:
– Шутишь? С такой серьезной раной как можно даже думать об этом!
– Но не говори, что ты против.
Она покраснела. Этого с ней не случалось уже давным-давно при разговорах на подобную тему.
– Но как же твое плечо? Мы же не можем сейчас…
– Не можем чего, Присцилла? Скажи, чего мы не можем?
И она сказала, запнувшись, но ее глаза уже блестели от предвкушения, а сердце билось все сильнее.
– Вообще-то ты права. – Брендон отпустил ее руку. – Благоразумие и еще раз благоразумие. Я ослабел от потери крови и не сумею выполнить супружеские обязанности должным образом. И потом, если я не высплюсь как следует, утром мне станет хуже… и прочее. Как подумаю, к чему приведет такое поведение… недосыпание, излишний расход энергии! Чего доброго, я и вовсе не выживу. Нет, я не допущу, чтобы ты вторично осталась вдовой.
Присцилла не выдержала и засмеялась.
– Ну хорошо, хорошо! – воскликнула она. – Если дашь слово вести себя в границах разумного, я… ну, словом, я попробую как-нибудь утолить твой голод.
– А теперь скажи, как можно даже думать об этом, – поддразнил ее Брендон, когда она попыталась усесться на него верхом.
– Мы вполне под стать друг другу! – рассмеялась Присцилла.
Эпилог
Округ Бразос, Техас
3 апреля 1852 года
– Осталось только подняться в фургон, – сказал Брендон. – Ты готова?
Присцилла стояла, прижимая к груди букетик солнечно-желтых полевых цветов, сорванных ею в это утро. Она посмотрела на красивое лицо мужа и улыбнулась:
– Эти цветы не для меня, а для Криса. Помнишь, он любил их. Подождите минутку, ладно?
Он кивнул, сдвинув брови. В этот день, как бывало по крайней мере раз в месяц, они собирались всей семьей в Вако, в ближайшую церковь. Туда был неблизкий путь, но по дороге они устраивали пикник с веселыми и шумными играми. После проповеди они заходили в почтовое отделение городка за письмами. В последнем Рози и Джеми сообщали о пополнении в их семье. Родился мальчишка, такой же рыжеволосый, как и его отец. Брат Брендона обещал скоро приехать к ним в гости.
– Постарайся отвлечь детей, – попросила Присцилла. – Ни к чему им уезжать из дома с грустными мыслями.
– Может, мне пойти с тобой?
Глаза Брендона, обычно смеющиеся, были в этот момент серьезны, почти суровы.
– Нет-нет, я лучше одна. – Чтобы смягчить отказ, Присцилла погладила мужа по щеке.
– Оставайся там сколько сочтешь нужным. Присцилла, улыбнувшись благодарно и грустно, пошла к гигантскому дубу, распростершему ветви над семейным кладбищем. Медленный в это время года Бразос нес свои воды мимо холма, на котором располагались дом, хозяйственные постройки и молодой сад.
Присцилла подобрала подол простого и удобного ситцевого платья, пробираясь по тропинке вдоль забора, оплетенного колючей ежевикой. Она мельком глянула за ограду, удивляясь тому, в каком изобилии все произрастало на этой плодородной почве. В отдалении виднелась зелень хлопковой плантации, чуть ближе – обширнее пастбище, на котором пасся скот. Все эти земли принадлежали семейству Трасков, состоявшему сейчас из четырех человек.
Из четырех, но не из пяти, как могло бы быть. При этой мысли сердце Присциллы сжалось. Море густой зеленой травы, колеблемое ветром, окружало дуб, под которым лежал гранитный камень с грубовато вытесанной надписью: «Здесь покоится Кристофер Траск. Родился 15 декабря 1848, умер 8 января 1850. Безутешные родители вверили чистую душу его Господу».
Присцилла опустилась на колени и коснулась надписи, вспоминая, как Брендон, осунувшийся и мрачный, сам вытесывал ее на граните. Холмик был маленький, как и тот, кто покоился под ним. Она опустила цветы на зеленую траву могилы. Прошло два года, но сердце ее все еще сжималось при мысли о Крисе, и Присцилла знала, что так будет всегда.
Ребенок умер во время эпидемии, опустошившей окрестности. Кто-то из иммигрантов занес болезнь на равнины Техаса. К счастью, больше никто из Трасков не заболел, потому что в этой глуши было мало шансов поправиться. Присцилла с первого до последнего дня не отходила от кроватки больного сына и молилась, молилась без конца.
Однако Господь, пути которого неисповедимы, забрал малыша на небеса.
Думая о сыне, Присцилла улыбнулась счастливо и печально. Счастливо потому, что этот ребенок дал ей познать радости материнской любви. Но увы, это счастье длилось недолго. Кристофер Томас, второй ребенок в семье, был копией своего отца… Впрочем, оба мальчика походили на Брендона как две капли воды.
Присцилла поднялась и отряхнула подол. Теперь она вспомнила о том, что случилось сразу после смерти Криса. Все давно забытые сомнения и страхи вернулись к ней тогда, и семейное счастье оказалось под угрозой. Она едва не оставила мужа.
Но этого не случилось, и теперь Присцилла была счастлива. Брендон сделал для этого все. Просторный и крепкий дом, плантация, молодые яблони и даже цветник – все было делом его рук. Присцилла повернулась и взглянула на фургон из-под козырька ладони. Они все терпеливо ждали. Ближе всех к Брендону стоял их первенец, Морган, чудесный мальчишка, плод их безоблачного медового месяца. В свои юные годы он уже выглядел крепышом и держался уверенно. Словно чувствуя, что на брата можно положиться во всем, маленькая Сара держала его за руку. Они и не думали торопить Присциллу, и их молчаливое сочувствие свидетельствовало о крепости и надежности семейных уз.
Даже просто смотреть на них было радостью и счастьем. О лучшей семье Присцилла и не мечтала. Она потеряла одного из детей и перенесла сокрушительный удар, едва не погубивший ее. Однако отчасти это испытание заставило Присциллу понять, что она любима, что она не только жена и мать, но и опора этой дружной семьи.
В их любви она черпала беспредельную силу.
Все обернулось именно так, как и предсказывал Брендон: трудности, потери, тяжелые болезни – но вместе с тем минуты, часы, дни всеобъемлющего счастья, ради которого можно вынести все.
Присцилла пошла по тропинке назад, к тем, кто терпеливо ждал ее.
– Как ты? – спросил Брендон, когда она приблизилась.
– Все в порядке, милый, – тихо откликнулась она. – И все будет в порядке, пока у меня есть все вы.
Он привлек ее к себе на несколько секунд и поцеловал в лоб. Присцилла улыбнулась, вспомнив о других, более пылких поцелуях, которыми они обменивались ночами.
– Ну папа! – воскликнула маленькая Сара. – Ну мама! Мы опоздаем, все разойдутся, и я не увижу никого из девочек!
– Нетерпеливая, как мать, – удовлетворенно заметил Брендон.
– Она права, – серьезно поддержал сестру Морган, но глаза его смеялись.
– Основательный, как и его отец! – мстительно бросила Присцилла.
Она думала о том, как они оба красивы, эти главные мужчины ее жизни, и как похожи.
– Ничего основательного, – возразил Брендон с усмешкой. – Просто ему не терпится перекинуться словечком с юной мисс Поттер.
Морган смутился и быстро нырнул в фургон. Весеннее солнце заливало прерию светом, колыхалось море трав и разноцветных полевых цветов.
– Никак не привыкну к этой красоте, – вздохнула Присцилла.
Она любила Техас всем сердцем, любила его бесконечные просторы, его вольные ветры и бездонные небеса, его зверей и птиц – все, что изо дня в день окружало ее.
– Я же говорил, что ты полюбишь эти места, – сказал Брендон с глубоким удовлетворением. – Да и как не любить свой дом?
И он был, конечно, прав.