— Завидная штука! вскричалъ Лудеакъ: Фландрія, Испанія и Италія знакомы съ ней.
— Значитъ, сказалъ Цезарь, пожимая тоже руку капитану, вы не сердитесь на меня, что я позволилъ себѣ броситъ въ лицо этому грубіяну нѣсколько мелочи, которую онъ имѣлъ дерзость требовать съ васъ?
— Я-то? между военными такія вольности позволительны! Сколько дворянъ я выводилъ изъ затрудненія такими же точно поступками!
— Безъ сомнѣнія! это видно впрочемъ по вашему лицу! И вы согласитесь, неправда-ли, сдѣлать мнѣ честь раздѣлить мой ужинъ съ моимъ другомъ Лудеакомъ?
— Тѣмъ охотнѣй, что работа, за которой вы меня застали, порядочно-таки возбудила во мнѣ аппетитъ!
— Подавать кушанье, да живѣй! крикнулъ Лудеакъ.
XVII
Подготовленная дуэль
Человѣкъ, стоявшій передъ Цезаремъ, былъ большаго росту, сухой какъ тростникъ, мускулистый, съ широкими плечами, жилистыми руками, небольшой круглой головой, покрытой густыми курчавыми волосами, какъ у Геркулеса, съ плотной шеей, широкой грудью и съ рубцомъ на щекѣ, который терялся въ густыхъ усахъ; кожа у него была кирпичнаго цвѣта. Все въ немъ обличало сангвиническій темпераментъ, животныя страсти и богатырскую силу.
Иногда впрочемъ, на мгновеніе, какое-нибудь слово, поза, жестъ выдавали дворянина, какъ выдается вдругъ свѣжій пейзажъ изъ разорваннаго вѣтромъ тумана; но вслѣдъ затѣмъ выступалъ снова старый рубака и графъ Орфано исчезалъ въ капитанѣ д'Арпальеръ.
— Ахъ, графъ, сказалъ онъ, разстегивая поясъ, трудно жить въ такіе времена, когда министры короля не признаютъ заслугъ порядочнаго человѣка!… Заставляютъ бѣгать за недоданнымъ жалованьемъ капитана, который командовалъ жандармскимъ эскадрономъ въ Миланѣ и гренадерской ротой во Фландріи; заставляютъ дежурить по переднимъ человѣка, бравшаго Дюнкирхенъ съ Тюренномъ и ходившаго на приступъ Лериды съ принцемъ Конде; а между тѣмъ даютъ полки мальчишкамъ, у которыхъ еще нѣтъ и трехъ волосковъ на бородѣ! Если бы храбрости отдавали должную справедливость, я давно уже былъ бы полковникомъ.
— Скажите лучше — генераломъ! ввернулъ Лудеакъ. Къ чему такая скромность?
— Не безпокойтесь, сказалъ Цезарь, я беру на себя ваше дѣло, а пока я не добьюсь для васъ справедливости — мой кошелекъ къ вашимъ услугамъ…
На разсвѣтѣ десять пустыхъ бутылокъ свидѣтельствовали о жаждѣ капитана, а обглоданныя кости жаркого — объ его аппетитѣ. Во время ужина онъ разсказывалъ о своихъ походахъ, мѣшая оживленныя рѣчи съ кружками вина и постоянно сохраняя трезвый видъ.
— Если когда-нибудь вамъ встрѣтится надобность въ капитанѣ д'Арпальерѣ, сказалъ онъ, застегивая поясъ со шпагою которая въ его сильной рукѣ казалась перышкомъ, — обратитесь въ улицу Тиктоннъ, подъ вывѣской Красной Щуки…. Я тамъ обыкновенно сплю до полудня.
— Понялъ? спросилъ Лудеакъ Цезаря, когда капитанъ ушелъ… Мы пригласимъ графа де Монтестрюка ужинать… поговоримъ, поѣдимъ, осушимъ побольше кружекъ… головы разгорячатся… случайно завяжется споръ и мы неловко раздуемъ его, желая будто бы утушить… Оба разсердятся и ссора кончится дуэлью!..
— А потомъ?
— Потомъ Гуго де Монтестрюкъ, графъ де Шаржполь, будетъ убитъ. Не знаю, правда-ли, что капитанъ д'Арпальеръ командовалъ жандармскимъ эскадрономъ въ сраженіи при Дюнкирхенѣ, или ходилъ на приступъ Лериды съ принцемъ Конде, но знаю очень хорошо, что во всей Европѣ нѣтъ лучшаго бойца на шпагахъ. И вотъ зачѣмъ я повелъ тебя сегодня ужинать съ этимъ молодцомъ въ трактирѣ Поросенка.
— Одно безпокоитъ меня немного, сказалъ Цезарь, покручивая усики, ты увѣренъ, что это будетъ не убійство?
— Э! нѣтъ, — вѣдь это будетъ дуэль.
— Ты уменъ, Лудеакъ, сказалъ Цезарь.
Все устроилось, какъ предвидѣлъ кавалеръ: подготовленная и разсчитанная заранѣе встрѣча свела Гуго и Цезаря на маскарадѣ у герцогини д'Алфаншъ, графъ де Шиври проигралъ какое то пари Монтестрюку, назначили день для ужина.
— И мнѣ очень хочется, чтобъ вы надолго сохранили память объ ужинѣ и о собесѣдникѣ, съ которымъ я васъ познакомлю! сказалъ онъ Гуго. Это молодецъ, встрѣчавшійся съ врагами короля лицомъ къ лицу въ Каталоніи и во Фландріи, въ Палатинатѣ и въ Миланѣ!
Но Лудеакъ вовсе не желалъ, чтобъ Монтестрюкъ встрѣтился съ капитаномъ Арпальеромъ прежде, чѣмъ онъ самъ переговоритъ съ бывшимъ командиромъ гренадерской роты въ битвѣ при Нордлингенѣ.
— Любезный капитанъ, сказалъ онъ ему, войдя въ его чуланъ въ улицѣ Тиктоннъ, вамъ уже сказано, что вы встрѣтитесь на дняхъ съ новой личностью. Я знаю, что вы человѣкъ порядочнаго общества, столько же осторожный, какъ и смѣлый; но умоляю васъ при этой встрѣчѣ еще удвоить вашу осторожность.
— Это зачѣмъ?
— Какъ бы вамъ это сказать?… Вещь очень щекотливая!
— Продолжайте.
— Вы не разсердитесь?
— Нѣтъ… я кротокъ, какъ агнецъ.
— Вотъ именно эта-то кротость намъ и будетъ нужна… Впрочемъ, замѣтьте, что я вѣдь только передаю слова другихъ.
— Вы наконецъ выводите меня изъ терпѣнья своими недомолвками… Кончайте же.
— Представьте себѣ, что люди, видѣвшіе, какъ вы деретесь на шпагахъ, и знающіе, какъ силенъ въ этомъ дѣлѣ собесѣдникъ, котораго графъ де Шиври хочетъ вамъ представить, — увѣряютъ, что въ благородномъ искусствѣ фехтованья онъ вамъ ступить не дастъ… Дѣлать нечего, говорилъ кто-то изъ нихъ, а храброму капитану д'Арпальеру придется помѣриться съ этимъ и отказаться отъ славы перваго бойца… Да, онъ будетъ только вторымъ, говорилъ другой.
— А! вотъ что говорятъ!
— Да, и множество другихъ глупыхъ толковъ, которыхъ я не хочу передавать вамъ, прибавляютъ еще къ этимъ расказамъ… Вотъ почему, для вашей же собственной пользы, я умоляю васъ не говорить ничего такого, что могло бы разсердить вашего соперника. Онъ молодъ, какъ я вамъ говорилъ; онъ не только слыветъ рѣдкимъ дуэлистомъ и страстнымъ охотникомъ биться на шпагахъ, но еще и очень щекотливымъ на счетъ чести… Не заведите какъ нибудь глупой ссоры, прошу васъ!
— А что вы называете глупой ссорой, позвольте узнать?
— О, мой Боже! не горячитесь пожалуйста! Я называю глупой ссорой такую, въ которой нѣтъ достаточнаго довода, чтобы два честныхъ человѣка выходили на дуэль… Если у него громкій голосъ, — ну, пусть себѣ кричитъ…
— Ну, это значитъ — подвергать мою дружбу къ вамъ слишкомъ тяжелому испытанію!… Но пусть же онъ не слишкомъ громко кричитъ, а то какъ разъ ему заткнутъ глотку!… Я и не съ такими пѣтухами справлялся!…
— Я въ этомъ совершенно увѣренъ, возразилъ Лудеакъ, пожимая ему руку; но теперь я васъ предупредилъ, и вы сами знаете пословицу…
Обезпечивъ себя съ этой стороны, Лудеакъ пошелъ къ Гуго.
— Я долженъ дать вамъ добрый совѣтъ, сказалъ онъ ему; вы будете ужинать съ человѣкомъ, котораго мой другъ Цезарь такъ расхвалилъ вамъ; онъ и заслуживаетъ этихъ похвалъ, но у него есть одинъ недостатокъ, о! всего только одинъ! Онъ чертовски щекотливъ, обижается словомъ, улыбкой и тотчасъ же готовъ въ такихъ случаяхъ выхватить изъ ноженъ шпагу.
— А!
— И притомъ любитъ острить и насмѣхаться. Вотъ меня, напримѣръ, онъ не разъ просто осыпалъ насмѣшками! Будьте-же осторожны и если замѣтите, что онъ къ вамъ пристаетъ, дѣлайте лучше видъ, что не обращаете на это вниманія.
— Однакожь, если онъ перейдетъ границы приличной шутки?
— Между нами будь сказано, у капитана д'Арпальера на боку такая шпага, которую можно-бы прозвать по истинѣ кровопійцей: ее постоянно мучитъ жажда крови. Ну, что-же будетъ хорошаго, если вы схватите рану за то только, что у васъ на минуту не достало терпѣнья!
— Ну! раны-то я пока еще не получилъ!
— Я знаю, что вы можете съ нимъ потягаться… Но подумайте — нѣтъ лошади, которая бы хотя разъ не споткнулась. Итакъ, не выходите изъ себя, довѣрьте мнѣ!