Лудеакъ ушелъ отъ Гуго.
— Спи покойно, сказалъ онъ Цезарю, я подложилъ трутъ и раздулъ уголья; если теперь не загорится, то, значитъ, всѣ святые не захотятъ этого.
Дня два или три спустя, четверо собесѣдниковъ собрались у того же самаго трактирщика, въ улицѣ Сент-Оноре, гдѣ графъ де Шиври познакомился въ первый разъ съ капитаномъ д'Арпальеромъ. Гуго и капитанъ, кланяясь другъ другу, обмѣнялись грозными взглядами, гордымъ и высокомѣрнымъ со стороны графа де Монтестрюка, нахальнымъ со стороны капитана.
— Искра запала, сказалъ себѣ Лудеакъ.
Хозяинъ Поросенка превзошелъ самъ себя и, несмотря на обвязанный еще лобъ, онъ изъ одного самолюбія приготовилъ имъ такой ужинъ, которому могъ-бы позавидовать самъ знаменитый Ватель. Тонкія вина не оставляли желать ничего лучшаго.
Какъ только они усѣлись за столомъ, Монтестрюкъ сталъ внимательно присматриваться къ лицу капитана, ярко освѣщенному огнемъ свѣчей. Онъ почувствовалъ какъ будто электрическій ударъ и глаза его безпрестанно обращались на это лицо, почти противъ воли.
Гдѣ же онъ видѣлъ этотъ квадратный лобъ, эти красныя мясистыя уши, этотъ короткій носъ съ раздутыми ноздрями, эти жирныя губы, эти сѣрые, будто пробуравленые глаза съ металлическимъ блескомъ, эти брови, взъерошенныя какъ кустарники и какъ-то особенно свирѣпо сросшіяся надъ носомъ, что придавало столько суровости этой разбойничьей рожѣ? Онъ припоминалъ смутно, но почти былъ увѣренъ, что ужь встрѣчался съ этой личностью, хотя не могъ еще опредѣлить, гдѣ и когда?
Капитанъ съ своей стороны, не сводилъ глазъ съ Гуго и какъ-то особенно посмотрѣлъ на него, какъ будто съ безпокойствомъ и съ любопытствомъ вмѣстѣ. О ему тоже смутно казалось, что онъ ужь встрѣчался гдѣ-то съ графомъ де Монтестрюкъ. Но когда именно, въ какой сторонѣ?
Теперь Монтестрюкъ былъ уже не въ своемъ театральномъ костюмѣ; въ лицѣ его и во всей фигурѣ было много такого, что оживляло воспоминанія капитана и давало имъ новую силу.
Недовольный однакожь тѣмъ, что молодой человѣкъ разсматриваетъ его съ такимъ упорствомъ, онъ вдругъ сказалъ ему:
— Послушайте! должно быть, вы находите много интереснаго въ моемъ лицѣ, что такъ пристально на него смотрите? Ужь не противенъ-ли вамъ цвѣтъ моихъ глазъ, или вамъ не нравится, можетъ быть, моя открытая улыбка?
— Вовсе не улыбка и не глаза, хотя густые усы и брови и скрываютъ, можетъ быть, всю ихъ прелесть; но меня интересуетъ вся ваша фигура! Черты ваши, капитанъ, невозможно забыть тому, кто хоть разъ имѣлъ счастье созерцать ихъ, а я увѣренъ, что я уже имѣлъ это счастье… Но когда именно, гдѣ и въ какихъ обстоятельствахъ? — этого моя неблагодарная память никакъ не можетъ подсказать мнѣ.
— Что это, насмѣшка, кажется? вскричалъ д'Арпальеръ, выведенный изъ терпѣнья уже однимъ оборотомъ фразъ Гуго.
— Сдержите себя, ради Бога! сказалъ тихо Лудеакъ, обращаясь къ Монтестрюку.
— Я-то? Боже меня сохрани! весело возразилъ Гуго, продолжая смотрѣть на капитана. Я только ищу! Вотъ у васъ между бровями, наверху носа, сидитъ пучокъ волосъ, который мнѣ особенно припоминается и я просто не въ силахъ оторвать отъ него глазъ… Къ этому именно пучку примѣшивается одна исторія, герой которой, въ настоящую минуту, должно быть, давно уже качается гдѣ-нибудь на веревкѣ…
— И вы осмѣливаетесь находить, что этотъ герой похожъ на меня?
— Съ искреннимъ сожалѣніемъ, но — да!
— Будьте осторожнѣй, шепнулъ Лудеакъ на-ухо капитану, который измѣнился въ лицѣ.
Гуго и капитанъ вскочили разомъ.
— И послушайте! продолжалъ Монтестрюкъ, чѣмъ больше я смотрю на васъ, тѣмъ яснѣй становятся мои воспоминанія. Съ глазъ моихъ спадаетъ наконецъ пелена… развѣ родные братья могутъ быть такъ похожи другъ на друга, какъ похожи вы на этого героя… Тотъ же видъ… та же фигура, тотъ же голосъ!… Тотъ былъ наполовину плутъ, а на — половину разбойникъ.
Дикій ревъ вырвался изъ груди капитана.
— Кажется, ужь больше нечего мѣшаться, прошепталъ Лудеакъ, наклонившись къ Цезарю.
Графъ де Монтестрюкъ сложилъ руки на груди.
— Точно-ли вы увѣрены, что васъ зовутъ Балдуинъ д'Арпальеръ? спросилъ онъ. Подумайте немножко, прошу васъ… У васъ должно быть еще другое имя… просто-кличка, когда вы странствуете по большимъ дорогамъ?…
— Громъ и молнія! крикнулъ капитанъ и ударилъ со всей силой кулакомъ по столу.
— Бриктайль! я былъ увѣренъ.
И хладнокровно, показывая великану перстень на своемъ пальцѣ, онъ произнесъ:
— Узнаешь ты этотъ перстень, что ты у меня было — укралъ?… Вотъ онъ все еще у меня на пальцѣ… Одно меня удивляетъ, что у тебя до сихъ поръ еще голова держится на плечахъ!…
Кровь бросилась въ лицо Бриктайля: дѣйствительно, это онъ сдѣлалъ себя капитаномъ д'Арпальеръ, вслѣдствіе разныхъ приключеній. Онъ ужъ хотѣлъ-было броситься черезъ раздѣлявшій ихъ столъ и схватить врага за горло, но сдержался невѣроятнымъ усиліемъ воли и отвѣчалъ:
— А! такъ ты — волченокъ изъ Тестеры, тотъ самый, что оставилъ слѣды своихъ зубовъ у меня на рукѣ?… Посмотрите, господа!
Онъ отвернулъ рукавъ и показалъ бѣлый знакъ зубовъ на волосатой рукѣ; потомъ, съ тѣмъ же страшнымъ хладнокровіемъ, обмакнувъ пальцы въ стаканъ, изъ котораго только что пилъ, онъ бросилъ двѣ или три капли вина въ лицо Гуго де Монтестрюку.
— О! умоляю васъ! вскричалъ Лудеакъ, бросаясь на Гуго, чтобъ удержать его.
— Мнѣ хотѣлось только видѣть, каковъ будетъ эффектъ отъ краснаго вина на его бѣлой кожѣ!… сказалъ Бриктайль, хладнокровно застегивая поясъ со шпагой.
— Вы сейчасъ увидите тотъ же самый эффектъ на черной кожѣ, возразилъ Гуго и спокойнымъ движеніемъ высвободился изъ рукъ Лудеака.
Дѣла шли отлично. Шиври вмѣшался въ свою очередь.
— Вы другъ мнѣ, любезный графъ, сказалъ онъ Гуго, поэтому я имѣю право спросить васъ, до какихъ поръ вынамѣрены оставлять эти капли вина на своихъ щекахъ?
— Пока не убью этого человѣка!
— А когда же вы его убьете?
— Сейчасъ же, если онъ не боится ночной темноты.
— Пойдемъ! отвѣчалъ Бриктайль.
— Ты, Лудеакъ, будешь секундантомъ у капитана, сказалъ Цезарь, а я — у Монтестрюка.
Всѣ вмѣстѣ вышли на улицу; Шиври пропустилъ впередъ Бриктайля и самъ пошелъ передъ Гуго, а Лудеакъ послѣднимъ. Спускаясь по узкой лѣстницѣ въ нижній этажъ трактира, Лудеакъ нагнулся къ уху Монтестрюка;
— Вѣдь я же васъ предупреждалъ… Надо было промолчать!…. Теперь я дрожу отъ страха.
Скоро пришли къ лампадѣ, горѣвшей предъ образомъ Богоматери, на углу улицы Ленжери, рядомъ съ кладбищемъ Невинныхъ Младенцевъ. Неясный свѣтъ лампады дрожалъ на мокрой и грязной мостовой, звѣзды свѣтили съ неба. Мѣстность была совершенно пустынная. Тамъ и сямъ блисталъ огонь, на самомъ верху высокихъ, погруженныхъ въ сонъ домовъ; между трубами свѣтилъ рогъ мѣсяца, тонкій какъ лезвіе турецкой сабли, и аспидныя крыши сверкали, какъ широкіе куски металла.
— Вотъ, кажется, хорошее мѣсто, сказалъ Гуго, топнувъ ногой по мостовой, гдѣ она казалась суше и ровнѣй; а тутъ кстати и кладбище, куда снесутъ того изъ насъ, кто будетъ убитъ.
Онъ обнажилъ шпагу и, упершись остріемъ въ кожаный сапогъ, согнулъ крѣпкій и гибкій клинокъ.
Лудеакъ, хлопотавшій около капитана, принялъ сокрушенный видъ.
— Скверное дѣло! шепнулъ онъ ему. Если хотите, еще можно уладить какъ-нибудь.
Вмѣсто всякаго отвѣта, Бриктайль обратился къ противнику и, тоже обнажая шпагу, сказалъ ему:
— Помните-ли, я разъ вечеромъ сказалъ вамъ. Берегитесь встрѣчаться со мной! Мы встрѣтились… поручите же вашу душу Богу!…
— Ну! тебѣ, бѣдный Бриктайль, объ этомъ заботиться нечего: твою душу уже давно ждетъ дьяволъ!
Бриктайль вспыхнулъ и, бросивъ далеко свою шпагу, сталъ въ позицію.
Началась дуэль суровая, твердая, безмолвная; ноги противниковъ прикованы были къ землѣ, глазами они впились другъ въ друга. Оба бойца щупали пока одинъ другаго, не предоставляя ничего случайности; Гуго вспомнилъ полученные когда-то удары, Бриктайль — тотъ прямой ударъ, который отпарировалъ всѣ его хитрости. Хладнокровіе было одинаково съ обѣихъ сторонъ; искусство тоже было равное. Де Шиври и Лудеакъ слѣдили за боемъ, какъ знатоки, и еще не замѣчали ни малѣйшаго признака превосходства ни съ той, ни съ другой стороны.