Джузеппе, приподнявшись, перекрестил бедного товарища.
— Вот и первый, — прошептал он.
Граф приподнялся и сел, а священник возле него.
— Святой отец! Я делал не много добра, и редко; много зла, и часто; но никогда и ничего против чести… Я умираю добрым католиком. Вот сейчас только я избавил свет от гнуснейшего мошенника.
— Знаю… знаю, — кивнул священник.
— Надеюсь, что это мне зачтется там, на небесах.
Священник нерешительно покачал головой; потом, наклонившись к умирающему, спросил:
— Раскаиваетесь ли вы в грехах своих, сын мой?
— Горько раскаиваюсь.
Священник поднес распятие к губам графа, который набожно его поцеловал, потом перекрестил большим пальцем его лоб, уже покрывшийся липким потом. Окончив исповедь, граф попросил верного Джузеппе достать ему лист бумаги, перо и чернильницу. Человечек в черном, не сводивший с него глаз, достал все это из кожаного футляра, висевшего у него на поясе, и, положив бумагу на колени раненому, сказал боязливо:
— Не нужно, однако же, писать слишком долго.
— Вы полагаете?
— Я говорю это из предосторожности. Я только что щупал вам пульс: если вы надумаете писать красивые фразы, то не успеете поставить подпись.
Джузеппе, собравший последние силы в эту торжественную минуту, приподнял графа, который взял перо и довольно твердой рукой написал три строчки, поставил подпись, свернул лист вчетверо и приложил на горячий воск, накапанный на бумагу черным человеком, большой золотой перстень с гербом.
— Есть у меня еще время? — спросил он.
— Да, немного… не столько, как в первый раз.
Граф взял еще лист бумаги и тем же пером написал:
«Графиня, я умираю христианином, хоть и жил хвастуном; простите мне все зло, которое я вам сделал… Вверяю вам сына».
Затем, обращаясь к Джузеппе, он сказал:
— Эти два письма отдай графине де Монтестрюк, жене моей, а этот перстень — моему сыну.
Граф опустился на солому, закрыл глаза, сложил руки; губы его слабо шевелились. Джузеппе стал на колени и положил подле графа его обнаженную шпагу. Все молчали во дворе. Священник читал отходную.
Вдруг граф открыл глаза и, взглянув на Джузеппе, сказал твердым голосом:
— До свидания!
Дрожь пробежала по всему его телу.
— Приими, Господи, душу его! — произнес священник.
— Вот и второй! — прошептал итальянец.
Джузеппе обернул тело господина в плащ и, положив его на носилки, направился к замку Монтестрюк. Шествие двигалось медленно; Джузеппе ехал верхом, держа лошадь графа в поводу. Он спрятал оба письма на груди, а перстень в поясе. Время от времени у него кружилась голова, но он не поддавался, говоря себе: «Все равно доеду».
К концу ночи он увидел стены замка, выступающие из мрака.
— Кто идет? — крикнул часовой, заметив толпу людей, подходивших к воротам.
— Благородный граф де Шаржполь, мой господин, возвращается мертвым в свой замок.
Подъемный мост опустился, и процессия перешла ров.
Если бы Джузеппе вместо того, чтобы войти через ворота, взял по тропинке, огибавшей скалу, на которой возвышалась стена замка, он, может быть, различил бы две обнявшихся тени в черной раме окна, наверху большой башни. Графиня обнимала графа де Колиньи и никак не могла с ним расстаться.
— Итак, настал час проститься, — говорила она, — и навсегда!
— Не навсегда, Луиза, я вернусь.
Она качала головой, и слезы текли по ее лицу.
— Нет, нет! Вы не вернетесь… Арманьяк далеко… а в Париже так хорошо!
Ее душили рыдания; ничто не могло унять ее отчаяния — ни клятвы, ни обещания.
— Я чувствую, — говорила она, — что никогда больше вас не увижу!
Бледный свет, предвестник утра, забрезжил на горизонте.
— Вот уж и день! — сказала Луиза, вздрогнув, обняла Колиньи в последний раз и произнесла: — Прощай!
Она прильнула губами к его лбу и безмолвно указала на веревку у окна.
Тут со стороны ворот послышался шум, потом завизжали цепи подъемного моста и раздался стук упавшего помоста.
— Боже! — воскликнула графиня. — Это, может быть, граф де Монтестрюк!.. Ступайте! Ступайте!
Графиня стояла, задыхаясь от страха, у окна, пока граф де Колиньи не спустился по веревке и не скрылся в лесу. Дрожащей рукой она схватила веревку и, притянув ее наверх, спрятала в сундук. Едва она успела затворить окно, как в дверь постучали.
— Кто там? — спросила она глухим голосом.
— Это я, Джузеппе, ваш слуга, с поручением от графа де Монтестрюка, моего господина.
Луиза отперла дверь, и Джузеппе со шляпой в руке, бледный, расстроенный, вошел в комнату.