— Как! Уже завтра?
— А зачем откладывать?
На этом Брискетта его оставила, а Гуго, разумеется, ни слова не сказал графу де Колиньи о том, что произошло между ним и хорошенькой девочкой из Оша, встреченной им в Фонтенебло.
Как и накануне, он в нетерпении пришел в сад немного раньше. Скоро он увидел Брискетту; она подбежала к нему, поднялась на цыпочки и шепнула на ухо:
— Готово!
— Как? С первого же раза? Но это похоже на чудо!
— А вас это удивляет? Дела всегда так делаются, когда я в них вмешиваюсь. Но прежде всего у меня есть к вам просьба… Мне как-то неловко обращаться к тебе на «вы», мой милый Гуго, позвольте говорить вам «ты».
— Говори.
— Вот это называется ответ! Ну, мой друг, маркиз де Сент-Эллис тебя представил очень плохо, все равно, как если бы и не представлял вовсе.
— Что же он сказал такое?
— Он поклялся графине, что она ослепила тебя своей красотой и что ты испустишь дух, если она не позволит тебе обожать ее вблизи.
— Нашел дурака!
— Глупо, мой бедный Гуго, непроходимо глупо! Графине уже надоели все эти ослепления: ведь она и так знает, что она светило и что лучи ее глаз сжигают насмерть бедных смертных. Все придворные поэты клянутся ей в этом великолепными рифмами, и тысячи просителей давно уже доказали ей это. Знаешь, что она мне говорила сегодня утром?
— Тебе?
— Слушай прежде, а удивляться можешь после. «Ах, моя милая! — говорила она мне. — Какая скука! Какой-то кузен из Арманьяка хочет представить мне провинциала, своего друга… Что тут делать?»
— А ты что ответила?
— «Надо прогнать его, графиня, и немедленно… Провинциал? У нас и без того их довольно!»
— Что?
— А потом я прибавила равнодушным тоном: «А как его зовут, этого провинциала, графиня?» — «Граф де Монтестрюк, кажется», — ответила она. «Ах, графиня! — вскричала я, сложив руки. — Избави вас Бог когда-нибудь принимать его! Нехороший человек — влюбленный, который только и делает, что вздыхает и сочиняет сонеты для своей красавицы!» — «Вот как!» — произнесла она. А я продолжала все настоятельней: «Рыцарь Круглого стола, графиня, герой верности!» — «Что ты говоришь, Брискетта?» — «Истину, графиня, святую истину; даже если все принцессы, даже если сами императрицы станут осаждать его самыми сладкими улыбками, он на все будет отвечать одними дерзостями. Да и не знаю, право, даже заметит ли он еще эти улыбки? Он сочтет за измену обратиться с самой невинной любезностью к другой женщине!..» — «А известно, кого он любит?..» — спросила графиня с легким оттенком неудовольствия. «Разве что подозревают… это глубочайшая тайна!.. Самые хорошенькие герцогини пробовали отвлечь его от божества… Все напрасно, все их труды пропали даром!..»
— Бог знает, что ты выдумываешь, Брискетта! — сказал Гуго.
— Подожди! Ты увидишь, что наши знатные дамы совсем не так глупы!.. Как только я окончила эту тираду — а уж сколько увлечения, сколько огня я в нее вложила, если бы ты слышал! — графиня де Суассон нагнулась к зеркалу и произнесла: «После твоих рассказов мне почти хочется узнать его… человек, так искренно влюбленный и сохраняющий такую верность той, кого любит… ведь это большая редкость!.. Я, пожалуй, приму этого оригинала…» А я именно на это и рассчитывала, Гуго… Разве женщина может удержаться от любопытства, да еще когда затронуто ее самолюбие?
— И когда же, ты думаешь, прекрасная графиня даст мне аудиенцию? — спросил Гуго, который не мог удержаться от смеха.
— О! Наверно, скоро; завтра, сегодня вечером, может быть. Она попалась на удочку, говорю тебе! Пропади мое имя Брискетты, если ее не мучит нетерпение испытать силу своих прелестей над твоей неприступностью. Сознайся сам, — продолжала она, — что для такой неопытной девушки я недурно веду твои дела.
— Сознаюсь охотно.
— Но не выдай меня, ради бога! Постарайся получше разыграть роль влюбленного.
— Это будет тем легче, — ответил Гуго с глубоким вздохом, — что ничто не заставит меня забыть ту, чей образ наполняет мое сердце!
— Так ты влюблен… искренно?
— Увы, да.
— А! Изменник! И ты ничего не говорил об этом?
— Но, судя по тому, как ты об этом говорила, я думал, что ты и сама знаешь.
— А кого это, позвольте узнать, вы так пламенно обожаете?
— Графиню де Монлюсон.
— Крестницу короля! Черт возьми! Граф де Монтестрюк, вы таки высоко целите!
— Я только послушался твоего совета, Брискетта.
— В самом деле, это так, — рассмеялась она, — прости мне неудовольствие, которое я испытала при известии, что у тебя в сердце уже не я! Но теперь, когда ее сиятельство обергофмейстерина королевы в таком именно расположении духа, в какое мне хотелось привести ее, смотри не поддавайся, ради бога! Стой крепко!