— Тот ключ, что потяжелее, — от садовой калитки, которую ты знаешь, — сказала она очень быстро, — а другой, вот этот, — от дверей павильона. Я хотела передать их тебе из рук в руки. Тебя будут ждать в полночь…
— Графиня? Но сейчас один дворянин из свиты королевы сказал мне, что она больна и не выходит из комнаты!
— Графиня всегда бывает больна днем, когда должна выехать вечером.
— А! Так это, возможно, чтобы помириться?
— Возможно…
— Тем лучше… я не люблю быть в ссоре с женщиной.
— Ты не опоздаешь?
— Я-то? Будь уверена, что нет, несмотря на маленькое приключение, над которым можно бы и призадуматься… но я не злопамятен.
— Какое приключение?
Гуго рассказал, что с ним произошло вчера, когда он вышел из павильона; Брискетта подумала с минуту, потом улыбнулась и сказала:
— Я не пошлю тебя в такое место, где тебе может грозить какая-нибудь опасность… Делай, что я говорю, с тобой не случится никакой беды.
Когда Брискетта появилась перед графиней де Суассон, последняя ходила взад-вперед по комнате, как волчица в клетке.
— А! Это ты? — произнесла графиня, не останавливаясь.
— Да, я, — ответила Брискетта покорным голосом.
— Ты не забыла, что я тебе говорила поутру о графе де Монтестрюке?
— Графиня мне сказала, кажется, что он дерзкий.
— Наглый, Брискетта! Теперь я скажу еще, что его наглость переходит всякие границы… Мне сейчас сказали, что он был в Лувре.
— И я об этом слышала.
— Ты, может быть, его и видела, Брискетта, видела собственными глазами?
— Я в самом деле видела его, но только издали…
— Что я тебе говорила? Он в Лувре! Я думала, однако, что он не осмелится здесь больше показаться.
— Почему же?
— Потому что, — отвечала графиня в раздумье, — потому что чувство самого простого приличия, после того как он выказал мне так мало почтения, должно бы, кажется, подсказать ему, что ему не следует здесь появляться… Неужели его присутствие в том месте, где я живу, не рассердило тебя, Брискетта?
— Рассердило — неверно передает мое чувство. Теперь я не нахожу подходящего выражения.
— Я никогда не захочу его больше видеть, будь уверена…
— Наказание будет только соразмерно обиде!
— Но я никогда не забуду последнего вечера, проведенного с ним вместе, Брискетта.
— В этом я уверена, графиня.
— Всюду он встретит меня на своем пути.
— И меня также: я хочу подражать графине во всем и тоже никогда не забуду графа де Монтестрюка.
— Ты добрая девочка, Брискетта.
— Это правда, графиня: я это доказала и еще не раз докажу.
— Я тоже была доброй, и вот чем все кончилось!.. Ты была права: мне надо было оставить этого дворянчика из Арманьяка умирать у моих ног… Но если он видел, что я могу сделать, когда люблю, то теперь увидит, что я такое, когда ненавижу!..
«О! Вот этого-то я и боялась!» — подумала Брискетта.
Графиня подошла к зеркалу и взяла румяна.
— Я говорила тебе, кажется, что еду сегодня вечером к сестре, куда и король, должно быть, тоже приедет… Не жди меня; ты мне понадобишься только завтра утром.
— Графиня может видеть, что я уже приготовила платье.
— И клянусь тебе, граф де Монтестрюк скоро узнает, с кем имеет дело!
— Я не сомневаюсь, графиня.
Оставшись одна и приводя в порядок комнату графини, Брискетта прислушивалась, как та спускается по потайной лестнице.
«Какую чертовщину она затевает? — спросила она себя. — Такая женщина, оскорбленная в своем самолюбии, способна на все… этот выстрел… это она устроила, наверно… Но у Гуго легкие ноги и зоркие глаза, да и я ведь тоже не дура…»
Часы пробили полночь, она засмеялась.
— Ну хорошо! У меня целая ночь впереди, а дела можно отложить и на завтра.
Гуго явился на свидание. В полночь он вошел в знакомый темный переулок, приняв, однако же, кое-какие меры предосторожности. Через две минуты он был в пустом саду и по той же дорожке, по которой проходил утром с Брискеттой, пришел к павильону, дверь которого отворилась при первом усилии, так что и ключа не понадобилось. «А! Я, видно, не первый!» — сказал он себе.
Гуго взбежал по темной лестнице, прошел через темную комнату, поднял портьеру и очутился в густой темноте. Но в ту же минуту он услышал шелест шелкового платья; кто-то взял его за руку и увлек за собой. Он шел послушно. Знакомый тонкий запах духов окружал его; перед ним отворилась дверь, и при свете единственной розовой свечи, горевшей на камине, он узнал ту самую таинственную комнату, где Олимпия принимала его в часы увлечения. Его проводница была закутана в черный плащ, на лице у нее была шелковая маска. Она приподняла кружево маски и быстро задула свечу.