Орфиза захлопала руками и вдруг вскричала веселым голосом:
— Решено!.. Еду!
Тотчас она пошла в комнату маркизы д’Юрсель и, поцеловав ее, объявила:
— Милая тетушка, мне очень хочется уехать из Парижа сейчас же… Не правда ли, вы меня так любите, что не откажете?
Маркиза, в самом деле очень любившая племянницу, тоже ее поцеловала и ответила:
— Правда! Теперь настает такая пора, когда Париж особенно скучен: все порядочные люди разъезжаются… Вы, кстати, не приглашены на первую поездку в Фонтенбло… В самом деле, почему бы не исполнить ваше желание?
Орфиза поцеловала маркизу и продолжала:
— В таком случае, если угодно, чтобы не терять времени, уедем завтра.
— Пожалуй, завтра.
Орфиза в самом деле не потеряла ни одной минуты. На следующий же день четыре сильных лошади понесли карету с племянницей и теткой.
Через несколько часов маркиза была немного удивлена, не узнавая дороги, по которой всегда ездила в замок Орфизы в окрестностях Блуа.
— Уверены ли вы, Орфиза, что люди не сбились с дороги? — спросила она.
— Они-то? Я пошла бы за ними с завязанными глазами. Не беспокойтесь, тетушка.
Таким образом они миновали уже Мо и Эперне, как вдруг однажды утром маркиза узнала, что они только что выехали из Шалона.
— Боже милосердный! — вскричала она. — Эти разбойники нас увозят бог знает куда! Надо позвать на помощь! Они хотят нас похитить… Надо кричать!
— Успокойтесь, тетушка: эти добрые люди вовсе не похищают нас, а только повинуются.
— Кому?
— Мне.
— Но куда же мы едем?
— В Вену.
Маркиза просто обомлела. Так близко от турок! И что за странная мысль пришла Орфизе — подвергать их обеих такой опасности? Но, когда ей заметили, что в Вене она будет иметь случай представиться ко двору императора, добрейшая маркиза успокоилась.
Вернемся же в Париж, где обязанности по званию и расчеты честолюбия удерживали Олимпию Манчини.
Если бы Гуго поменьше носился в облаках, когда возвращался от Орфизы в особняк Колиньи, он мог бы заметить, что за каждым его шагом следит какой-то плут, не теряя его ни на одну минуту из виду. Этот шпион, хитрый, как обезьяна, и лукавый, как лисица, был преданным слугой графини де Суассон. Карпилло очень нравилась служба у графини.
Когда женщина с характером Олимпии вступала на какой-нибудь путь, она шла до самого конца, не останавливаясь ни перед чем. Брискетта не ошиблась: то, что гордая обергофмейстерина королевы называла изменой, нанесло жестокую рану самолюбию фаворитки. Уже после разрыва, под влиянием раздражения, она принялась вспоминать поступки и слова графа и подвергать их подробнейшему анализу. Не была ли она просто звеном в интриге, имевшей целью начальство над венгерской экспедицией?
Мысль об этом пришла Олимпии в голову в самую ночь разрыва с Гуго. Гордый ответ Гуго, которому она пожертвовала всем, превратил эту догадку в полную уверенность. Но ей нужны были доказательства, и она поручила Карпилло следить за Монтестрюком.
Вдруг ей вспомнилась принцесса Мамиани, с которой графиня де Суассон была дружна как с соотечественницей. Однажды вечером в Лувре Олимпия заметила на ее лице такое волнение, что вовсе не трудно было догадаться о его причине. Кроме того, она слышала от самой принцессы, что та очень приятно провела время в замке Мельер, где и Гуго был принят герцогиней д’Авранш.
Зазвать принцессу к себе было нетрудно; при первом же случае Олимпия ее удержала и обласкала, употребив весь свой гибкий ум, все свое искусство на то, чтобы добиться ее доверия. Леонора, которую чувство к Гуго поразило, как удар молнии, просто не могла устоять перед искушением слышать имя любимого человека, говорить о том, как они встретились. Кто знал ее во Флоренции, в Риме, в Венеции, блестящую, высокомерную, веселую, и кто встретил бы ее теперь в Париже, серьезную и задумчивую, тот не узнал бы ее.
Олимпия всего раза два поговорила с Леонорой и узнала все подробности пребывания графа де Монтестрюка у Орфизы. Она еще обстоятельнее расспросила принцессу и убедилась, что целью всех усилий Гуго де Монтестрюка, мечтой всей его жизни, одним словом, его золотым руном была Орфиза де Монлюсон, герцогиня д’Авранш.