- Думал обратиться к вам, товарищ капитан-лейтенант.
- Обращайтесь.
- Объяснить - почему не доложил о парусе - разрешите… Не моя это вина…
Бубекин смотрел на него молча.
- Не было паруса на горизонте. Это же мотобот шел. Не под парусом, а под мотором. На таком расстоянии не просматривается силуэт… А парус поднял потом - как раз перед тем, как вы вахтенному офицеру сказали.
- Дальше! - сказал Бубекин. Уже не глядя на сигнальщика, вскинув бинокль, всматривался в море.
Жуков молчал. Как будто объяснил все? Он видел, что жилистая шея капитан-лейтенанта стала краснеть над белой полоской подворотничка, ясно выделился на ней длинный бугорок шрама - след давнего ранения.
Наконец командир опустил бинокль, окинул сигнальщика сумрачным, раздраженным взглядом.
- Значит, говорите, не ваша вина, потому что мотобот без паруса шел. Разглядеть его не успели?
- Так точно, товарищ капитан-лейтенант, - упавшим голосом сказал Жуков.
Он уже понял свою ошибку.
- А я успел заметить парус и вам замечание сделать? В тот самый момент, когда его подняли на боте.
Жуков молчал, вытянув руки по швам.
- А когда вражеский перископ встает над волнами? На две секунды покажет его враг и уберет снова, торпедный залп даст. Тоже будете оправдываться, что за секунду до этого не было на поверхности перископа?
Жуков смотрел виновато. Взгляд капитан-лейтенанта стал мягче, потерял яростное выражение. Бубекин медленно вынул из кармана трубочку с многоцветным мундштуком.
- Вы, Жуков, матрос неплохой, опытный сигнальщик. Именно потому я рекомендовал вас в состав экспедиции. Молодецки очистили флаг, вам будет вынесена благодарность в приказе. Но сейчас допустили грубую ошибку. Ослабили внимание, задумались, верно, о чем-нибудь?
- Было такое… Мирное же время, товарищ командир, - слабо сказал Жуков.
- Точно - сейчас мирное время. Ходим в родной Балтике, из которой выбросили врага. Но нельзя снижать бдительность, ослаблять внимание. В военное время если бы проглядели перископ - что было бы?
- Худо было бы, товарищ капитан-лейтенант.
- Поняли, стало быть?
- Понял, товарищ капитан-лейтенант.
Бубекин вдруг ласково улыбнулся.
- Хорошо, идите.
Жуков сбежал вниз. Его шаги прозвенели по окованным медью ступенькам трапа.
«Превосходный сигнальщик, - думал Фаддей Фомич Бубекин, - а в последнее время допускает ошибки. Meчты о бессрочном на него действуют, что ли… Мыслями где-то витает… Может быть, и в состав экспедиции зря я его рекомендовал… Да ладно, там дело простое - при том ходе, которым будут их корабли топать».
Командир «Ревущего» прошелся по мостику, вновь поднял бинокль, долго глядел в том направлении, где, уже сильно уменьшившись, все еще белел одинокий парус.
- Вахтенный офицер! - позвал Бубекин.
Лейтенант был уже рядом с ним.
- Запишите в вахтенный журнал - в такое-то время встретили одиночный рыбачий бот, шедший под мотором в сторону базы.
- Есть! - откликнулся лейтенант.
- Когда придем из похода - сообщите об этом пограничной охране. Вам не кажется странным, что он поднял парус, только заметив нас?
- Сейчас, товарищ капитан-лейтенант, столько ботишек ходит на лов… И с горючим свободнее стало… Верно, отстал от своих.
- Но они, как правило, не ходят под мотором при хорошем попутном ветре, - сердито бросил капитан-лейтенант.
А Жуков, опустившись с мостика, долго еще не мог успокоиться. Невкусным казался жирный мясной обед с компотом, который так хвалили сегодня товарищи. Неудачно проходит последний день службы на родном корабле! А впереди новое, нелегкое объяснение с Клавой.
Глава вторая
БОЦМАН ВСТРЕЧАЕТ ДРУГА
Мичман Агеев поднял кружку с ледяным квасом. Осторожно подул на пену, косым бугром вставшую над толстой кромкой стекла. Сделал небольшой глоток и вновь поставил кружку на прилавок киоска.
Вечерело, но закатное солнце все еще беспощадно жгло с безоблачного балтийского неба.
По широкой улице летела едкая пыль - частицы кирпичного щебня и пепла от разрушенных бомбежками, еще не восстановленных зданий, здесь и там громоздящихся вокруг. Ветер дул с моря, но, проносясь над каменными пирсами и зданиями портовых построек, над красными черепичными крышами остроконечных домов, терял по пути всю свою бодрящую свежесть.
Сергей Никитич повел широкими плечами, стянутыми горячим сукном. Конечно, в рабочем бумажном кителе было бы куда свободней, но, выходя в город, мичман всегда надевал новый суконный китель. Может быть, поэтому и не любил часто уходить в увольнение. Много проще чувствовал себя на борту…