Простите, на два слова… — Он поравнялся с ней, идет рядом. Они совсем одни, вдалеке свистят маневренные паровозы, гудит теплоход, блестят цветные судовые огни.
Должен сказать — вы поступили неосторожно. И вас не удивляет, что вы до сих пор на свободе, после того как забыли там это?
В колеблющемся тусклом свете фонаря на его плоской ладони блестит кольцо, белеют несколько обрывков фотоснимка.
Она хочет вскрикнуть, но не кричит. Она бросается бежать, но, точно во сне, он не отстает ни на шаг среди вздрагивающих, длинных теней.
— Не бойтесь, я только хочу вам помочь. Если бы это обнаружили там, где ищут убийцу близкого вам человека…
Его голос звучит тише.
Убийцу агента иностранной разведки Кобчикова, которого уничтожили вы, чтобы скрыть свою связь с ним.
Неправда, неправда, неправда! — задыхаясь, повторяет она. Ей страшно и отвратительно. Она останавливается, смотрит сквозь слезы. — Прошу вас — отдайте кольцо. Произошла ошибка.
Не останавливайтесь, — властно говорит он. — Идите со мной рядом.
Ей кажется — она сейчас умрет от ужаса, упадет на месте. Но она идет рядом с ним.
— Я отдам вам кольцо и снимок завтра, когда выполните мою маленькую просьбу.
Вдруг она заметила: он все время нес под мышкой толстую, большого формата книгу. Не останавливаясь, протягивает книгу ей.
— Возьмите… Эту книгу вы снесете на док, оставите в вашей передвижке. Вот все, что у вас прошу. Сейчас она вполне безопасна.
— Конечно, нужно согласиться не сразу. Так приказал майор, чтобы у того не возникло никаких подозрений.
— Я никогда не сделаю этого!
— Сделаете, — уверенно говорит тот. Он крепко сжимает ей локоть, заставляет идти не останавливаясь. Он совсем обычный с виду прохожий, с вкрадчивым, неотступным голосом.
— У вас нет выхода. Или поможете мне, или конец, гибель всего.
— Что в этой книге? — спрашивает она. Она должна была прикинуться ошеломленной, не знавшей, на что решиться. — Я боюсь, боюсь…
Он идет молча, он дает ей время подумать.
— Мне страшно. Пожалейте меня! — беспомощно повторяет она.
— Не бойтесь, все предусмотрено, — успокаивает он.
— Если что-нибудь случится — меня все разно арестуют!
— Говорите тише… Вас не заподозрит никто. Вы оставите книгу на доке и вернетесь на ледокол. Вы на хорошем счету. Причина взрыва никогда не будет раскрыта. Поймите — книга сгорит сразу, без остатка.
Его пальцы сжали ее локоть тисками.
— Немедленно возьмите!
Ему удалось всунуть ей книгу под мышку. Она не могла сдержать дрожи. Чувствовала — он внимательно наблюдает за ней.
— Повторяю — сейчас она безопасна вполне. Можете даже перелистать ее… Но лучше не выпускать из рук, пока не принесете на место.
Он ласково проводит по книге рукой.
— Она сработает только через пять часов. И когда будут взрыв и пожар — никто вас не заподозрит. А утром получите не только кольцо и снимок, но и деньги — гораздо больше, чем зарабатываете в год.
— Хорошо, я сделаю все, — слышит она свой надтреснутый, неестественный голос. И он пожимает ей локоть, отступает в темноту, на мгновение вынимает пистолет.
— Но помните — не пытайтесь меня надуть. Я все время буду следить за вами…
И потом все, как в кошмаре. Она садится в катер, идущий на док… В каютке катера ждет майор Людов… Она отдает книгу, немного спустя ей возвращают как будто тот же самый том…
Лестница дока в ночной темноте, сердце, будто подступившее к горлу…
Сергей Никитич, помните, как мы встретились тогда на доковой башне… Я так боялась все время… И не только за себя — за всех вас, моих товарищей, боевых друзей. Потому, наверное, и нашла силы действовать, как приказал майор. Какой он сердечный, простой человек… Вы, оказывается, давно знакомы…
Майор Людов человек справедливый, правильный, справедливый человек, — ответил Агеев.
И он замолчал опять, стоя рядом с ней, яростно посасывая незакуренную трубку; и она молчала тоже. Потом взглянула со странным выражением из-под сдвинутых пушистых бровей, повернувшись, пошла по шкафуту. «Да, упустил… Самое время было сказать обо всем», — упрекал себя мичман.
Фролов стоял на вахте, щурился под встречным ветром. Когда отрывался от бинокля, оглядывался на ходовой мостик — видел массивную фигуру капитана первого ранга, его надвинутую на брови фуражку и распушенную над регланом бороду, а рядом чуть согнутые плечи капитана Потапова у машинного телеграфа и Андросова, присевшего на откидную скамеечку у поручней.
Фролов заговорил с Агеевым, когда, поднявшись на мостик, мичман стал тщательно осматривать, не облупилась ли где краска во время похода, не нужно ли заново промазать мазутом металлические, подверженные ржавлению части.
Сергей Никитич остановился у сигнальной мачты — как всегда сосредоточенный, немного хмурый. В последнее время мало говорил с Фроловым, хотя частенько заглядывал в лазарет — проведать, как поправляется старый друг. Но так получалось, что почти всегда встречал там Таню Ракитину, и смущался, терял дар речи, пробормотав несколько слов, растревоженный, вспотевший от волнения выходил из лазарета, медленно прикрывая за собой дверь.
И теперь боцман привычно хмурился, но в глазах была большая затаенная радость. Удачно, раньше положенного срока, заканчивался поход. И, стоя рядом с североморским соратником и другом, Агеев сдержанно улыбнулся в ответ на широкую улыбку Фролова.