Отныне нам придется туго — сможем в основном слушать и лишь изредка отвечать, чтобы экономить батареи.
Главная удача — по-моему — работа Рашада. Стянутый поверх «калипсо» монтажным поясом, швыряемый течением, он болтался за бортом и привязывал брагу к корпусу (точнее, к спиральной веревке). За час сделал всего четыре узла, а вернее сказать, целых четыре.
Завтра празднуем рождение Карло.
Встал в полшестого, умылся и пошел на кухню — готовить для Карло японский деликатес из нарочно на этот случай сбереженных запасов. Но только запалил примус — является виновник торжества. Ему, видите ли, приспичило фотографировать на рассвете луну — и плакал мой сюрприз. Ограничился поздравлением и некулинарным подарком.
О кулинарии: вчера Рашад поймал радужного бегуна почти метровой длины, а сегодня — будто специально для Карло — двух корифен. Вяленая рыба, про которую Тур говорит, что она — второе по значимости мое достижение после брезентовой стенки, тоже готова. Стол будет ломиться. Тору колдует на кухне, стряпая нечто немыслимое. А Карло, тем не менее, не в духе. Странный он человек: казалось бы, все отлично, все тебя любят, уважают, через три дня увидишь свою Бертиллу (она прилетит в Джибути) — нет, обязательно что-то не так.
Два дня Эйч-Пи приставал ко всем: «Давайте сфотографируемся на память!» — и допек. Крышу большой хижины привели в порядок. Укрепили на нактоузе аппарат. Тур, Норман и Карло сидели и стояли на крыше, остальные расположились на мачте. Мне поручалось взвести автоспуск камеры, поставить лодку на ветер так, чтобы она секунд двадцать шла без управления, отпустить румпель, нажать кнопку и бегом присоединиться к группе.
Эту операцию я проделал раз пятнадцать, а потом Тур решил, что фотографирование надо заснять на кинопленку, и еще пришлось побегать с мостика к мачте и обратно.
ОДА БРОМИСТОМУ СЕРЕБРУ
На цветной пленке все выглядит нарядней, чем на самом деле. Небо слишком голубое, море слишком синее, и люди слишком похожи на рекламных красавцев.
Поэтому — пусть и хороши экспедиционные слайды, пусть и люблю их рассматривать (и показывать) — мне больше по сердцу черно-белые снимки, где вместо ярких красителей скупая гамма потемнений бромистого серебра.
Как ни удивительно, черно-белая фотография зачастую точнее соответствует натуре. Она не взывает: «Любуйтесь!» — а скромно свидетельствует: «Так было».
Жизнь на «Тигрисе» не была ни пестро раскрашенным праздником, ни демоническим поединком с театрально яркой стихией. Она была жизнью, а то, что проходила в экзотических условиях, в принципе неважно. Человек везде остается собой.
В своих набросках я пытался избегать преувеличенно насыщенных красок. Возможно, впадал в противоположную крайность. Если вам покажется, что в моем изображении Норман чересчур однотонно занудлив, Карло обидчив, Герман расчетлив, Тору скрытен, — вините в этом мое слабое перо. Мы — разные, изменчивые, противоречивые, но при всем том обыкновенные. Все обыкновенные, включая уникального Тура.
О пишущем эти строки что и говорить. Я свое житейское несовершенство отлично сознаю: где-то недальновиден, не всегда обязателен, коллективист из меня порой весьма средний: приятель мучается над очередным узлом, а я брюзжу ему в уши, что недоволен предыдущим.
Трудно, впрочем, судить о себе.
Набирая экипаж, Хейердал не сравнивал наших коэффициентов интеллектуальности, не проводил экзаменационных тестов. Он ограничился минимумом требований, словно искал попутчиков для воскресной рыбалки. В сущности, он запустил руку в лотерейный барабан и вытянул случайные десять шаров — ну, не десять, элемент целевого выбора, конечно, имелся, но пять из десяти — это уж точно.
Он взял с собой в океан отнюдь не суперменов, экстрамужественных, ультраумных и сверхделикатных. Опыт, поставленный им, демократичен. И он увенчался успехом. Обыкновенным людям, при всей их несхожести, можно ужиться на обыкновенной воде.
ОТРЫВКИ
Итак, генератор вышел из строя, сразу после того как мы сообщили на Бахрейн, что с кораблем сопровождения нам удобнее всего встретиться у острова в Аль-Муша в десяти милях от Джибути. Если радиограмма понята правильно, она вполне может остаться последней; если же нет — надежда на изрядно подсевшие батареи.