Она перетерлась там, где была надставлена, о край металлического ковша.
Веревку вытащили, а возвращаться на привязь не стали. Если уж оторвались, лучше идти самостоятельно. Надоело быть буксируемой экспедицией. Изменили немного позицию паруса, опустили гуару, опустили по правому борту вертикальные кили — двинулись медленно сами.
22.00. Распределены часы вахты. Мне — с двух до четырех, на пару с Норрисом. Первая ночь на фарватере… Впечатления ожидаются яркие, надо к ним подготовиться. Иду спать.
НОЧЬЮ
Спал, против ожиданий, крепко, снился очередной из «камышовых» снов, на этот раз — что ворошу копну сена.
Вахту договорились нести посменно, меняясь у румпеля каждые полчаса: один рулит, другой рядом наготове.
Волны довольно большие, ветер умеренный, светит луна. Лодка идет хорошо, слушается, а ведь управляем лишь правым веслом, левое в фиксирующей повязке. И все равно легко, только рука затекает — высоковато расположен румпель, рулевой рычаг, похожий на рог.
Таращили глаза, вострили уши — вот-вот сейчас налетят и раздавят. Но никто не налетал и не давил. Постепенно напряжение улеглось, успокоились, разговорились.
Норрис рассказал о путешествии, в котором участвовал, — с Гавайских островов в Полинезию. Была построена ладья — катамаран по типу древних полинезийских. Реконструкция получилась удачная, если не считать материала: искусство выдалбливать лодки из цельных древесных стволов утрачено совершенно, и судно склеили из фибергласа.
В ладью сели восемнадцать человек — и пошли без компаса, без карт, по солнцу и звездам, так, как ходили в старину островитяне.
Штурманом был приглашен полинезиец, последний из могикан, помнящих старинное ремесло. Он вел лодку, пользуясь одному ему известными способами навигации, по какой-то немыслимой дуге — и дуга привела к цели.
Плавание было чрезвычайно интересным, но жутким по взаимоотношениям в экипаже. Все перессорились, причем без сколько-нибудь веских мотивов, и Норрис привез в Штаты многие сотни метров синхронной пленки скандального содержания.
— Зритель это любит, — извиняющимся тоном объяснил Норрис. Он явно оправдывался в специфике своего репортерства, сейчас, посреди фосфоресцирующей воды, тихой волшебной ночью ему искренне хотелось быть честным и благородным. Дай бог. Но все-таки камера его — бесцеремонная, соглядатайская камера — и сейчас на нашем борту…
Да, еще он упомянул о том, что на Таити они встретили супругов Папазовых, и с восхищением отозвался об этой чете отважных болгарских яхтсменов. Кстати, на стоянке в Манаме мы получили от Папазовых приветственный телекс.
ДАУ ПРОТЕСТУЕТ
Явился к завтраку последним и узнал, что ночью не обошлось-таки без события, а я его мирно проспал!
На рассвете, оказывается, возникла проблема о дау. Ее капитан предъявил претензию: он-де подряжался нас буксировать, а не сопровождать. Наша малая скорость его не устраивает, двигатель перегревается, в трюме много воды, и вообще надо спешить.
Около получаса Тур беседовал со шхуной по игрушечной рации «воки-токи». Он напомнил — через Рашада — капитану, что в контракте сказано именно «сопровождать» и что при нынешней погоде, при нынешней волне нам быть на буксире опасно. Капитан упирался, но дал себя убедить.
Нам сейчас дау вроде бы совсем не нужна, однако это лишь пока ветер попутный. А пройдем колено, где залив изгибается, и этот же ветер из попутного станет встречным, затем — после следующего колена — вновь попутным. Конечно, идеально было бы, чтобы он в унисон нашим нуждам дважды поменял направление. Только услышит ли нас аллах? Полагаю, что нет. Поэтому надо иметь в запасе дау.
ХРОНИКА
12.30. В десять ноль-ноль заместил на руле Тура и простоял вплоть до обеда, добрых два с половиной часа. Со времен «Ра» повелось: дневная вахта не считается делом, днем у всякого свои заботы, кто спит, кто фотографирует, о смене забывают, а сто пятьдесят минут у румпеля, да еще на солнце, все же многовато.
Но в целом мы уже гораздо внимательнее друг к другу, чем прежде. Это проявляется во многих мелочах: например, в том, с какой любовью собирали посылку на дау, Рашаду, — он там, бедняга, скучает, но что поделать, необходима связь. Отправили ему спальный мешок, сладости и фрукты.
15.00. Спустили на воду «Зодиак» и снимали «Тигрис» со стороны. Асбьерн наслаждался, он любит плавать в надувной лодочке.
Хорошо, что нас не тянут, что идем своим ходом. Это и психологически действует на нас благотворно.
Гуары служат отлично, прекрасно работают и боковые кили. Напишу о них поподробней.
КИЛЬ ЗА ПОЯСОМ
Кили, как упомянуто, крепятся у нас по бортам, продетые в жесткие, из реек и чурочек, щели. Это — в опущенном, рабочем состоянии, в нерабочем они лежат поперек палубы, высовываясь за борт наподобие трамплинов. В воду с них не прыгаем, но умываться рискуем.
Опустить киль нелегко. Сначала его нужно подтянуть на блоке и поставить торчком, а затем продеть в щель между рейками. Занимаются этим трое, один держит, двое продевают, как иголку в ушко другой иголки. Сравнение, правда, неудачное, масштабы не те: «иголка» шириной в сорок сантиметров, толщиной — в четыре и в пять метров длиной.
Чтобы кили в воде стояли ровно, не ерзали, они сверху раскреплены веревками, привязанными врастяжку к обеденному столу и к мачте. Целая система, надежная, но довольно путаная.
Детлеф, Норрис и Тору сегодня долго пытались эту систему усовершенствовать. Усовершенствовали настолько, что один киль сломали.
Убеждайте меня как угодно, но если мы уверенно идем под прямым углом и даже более того, под острым — 75°— к ветру, то заслуга здесь не паруса, а этих заткнутых за пояс «Тигриса» кинжалов.
ХРОНИКА
16.10. Сижу под кухонным навесом, как на барабане, на массивном рулоне туалетной бумаги — ее подарили нам парни с шаттэльарабского бумагоделательного комбината; весьма полезная вещь при мытье посуды. Ногами уперся в ящик с провизией, спиной — в продуктовую полку, так удобнее писать, ибо покачивает.
Детлеф рядом мудрит над обломками киля, Герман ему помогает. Пришел Эйч-Пи, расставил рядком три наших примуса, принялся их чистить.
Любопытно: мы все время норовим сбиться в кучку, облюбованный кем-нибудь уголок мгновенно превращается в кают-компанию. Пора поисков уединения еще не настала.
Явился Асбьерн, присматривает, чем бы заняться, веселый после прогулки на «Зодиаке» и от того, что исчезла тошнота.
ПАЦИЕНТЫ
Болезнь Асбьерна, честно сказать, у меня особенных тревог не вызывала. Кормил драмамином и ждал, когда оморячится. Хуже с Карло. К его прочим болячкам прибавился тонзиллит, воспаление миндалин, — лечу камфоменом, мадрибоном и полосканиями. И у Нормана желудок не в порядке, значит — ломотил.
Ломотил в экспедиции пользуется особенным спросом, дальше так пойдет — никаких запасов не хватит. Меня тоже не миновала чаша сия. Вчера вдохновенно вещал своему лекарскому помощнику о гигиене, вспоминал подходящие случаю изречения, а сегодня, застав меня за глотаньем таблетки, он радостно завопил: «Врач, исцелися сам!» Выучил на свою голову…
Карло приготовил на ужин отменный суп из риса и консервированного языка в желе. «Специально для твоего живота», — сказал он мне доверительно, чем очень меня растрогал.
С удовольствием повторяю: многие показатели за то, что полегоньку возрождается животворная атмосфера «Ра», где каждый о каждом думал и ненавязчиво заботился. Море влияет, судовой режим, общие переживания — и поведение соседей, конечно. Это ведь как цепная реакция — стоит лишь ее запустить.