Неделя минула, как сплошной солнечный день. Мы возились с парусами и такелажем, купались, играли в гомеостатные игры, делали все описанное на предыдущих страницах — и одновременно мы двигались. То быстрее, то медленнее, рыская, встречая волну скулой, двигались — и притом куда нужно.
Четверо суток назад, проснувшись, я узрел солнце в правом дверном проеме, где ему не полагалось бы быть.
— Мы свернули? — спросил я Тура. — Какой курс?
— Ха, постарайся угадать.
— Неужели норд?
— Норд-ост. Держим 60°.
— Значит, и впрямь — к Инду?
ПЛЫВИ, МОЙ ЧЕЛН!
Океан, наконец, объявил свою волю. Не Мадагаскар, не Африка — долина Инда. Тур сиял и важничал, словно это он сам заставил небесную канцелярию обеспечить нам выгодный маршрут.
В дальнейшем, как не раз упомянуто, ветер капризничал, исчезал, возникал, но одному хранил верность: направлению. Был попутным, им и остался.
Сегодня, 26 января, мы на широте Карачи, в четырех-пяти десятках миль от побережья и идем вдоль него на восток.
Тур послал радиограмму — через Бахрейн в Норвегию — с просьбой получить для нас разрешение на визит в Пакистан. Ответ пришел быстро. Нам дозволяется посетить любой пункт пакистанской территории. Также сообщена сводка погоды: в Аравийском море — ветер северо-восточный, пять — тринадцать метров в секунду, видимость из-за песчаных штормов — одна миля.
Все точно, если не считать того, что в действительности ветер юго-западный, песчаных бурь нет в помине и остров в восьми милях от нас отлично виден.
Остров называется Астола. Теперь уже недалеко и до полуострова Ормара, с городком, который, по справочнику, славен фабрикой переработки акульего мяса. Астола же мал и необитаем, на нем нам смотреть совершенно нечего, как, впрочем, честно говоря, и на Ормаре тоже.
Мы ступим на землю близ устья великого Инда, там, где причаливали некогда камышовые прапращуры «Тигриса», откуда стартовали, возможно, и прародители шумеров, отправляясь заселять и цивилизовать Двуречье.
Далее наш путь продолжится посуху, в глубь материка, к занесенному песками, сенсационно обнаруженному, таинственному, когда-то многолюдному, доарийскому, протоиндийскому… а к чему именно, надеюсь рассказать в следующей главе.
Глава XI
Четыре дня как неделя
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
На заре, труся по палубе в трусиках, я заметил, что вода за бортом как будто изменила цвет, но не осмыслил этого факта, забыл о нем и юркнул в хижину досыпать. Вскоре, однако, услышал, что Карло зовет с мостика: «Детлеф, Детлеф!» — натянул джинсы и вылез снова.
Прямо по курсу чернела огромная гора, слева вздымались скалы, между скалами и горой открывался вход в глубокую бухту.
Переложили руль, стараясь отвернуть в океан, но парус хлопал и грозил выйти из-под контроля.
Поставили боковые кили — словно выпустили, торопя вираж, закрылки.
Нас было трое на спящем корабле. Мы работали синхронно, без суеты, с кивка понимая друг друга. «Тигрис» плавно чертил дугу, пока еще слишком пологую, успеть бы с маневрами.
Тут выскочил Норман. Он мгновенно впал в состояние «Я-За-Вас-Отвечаю». Завращал глазами, закричал истошно, как для сотенного экипажа: «Лево руля! В лагуну! Быстрей!»
— Что ты кричишь? — зло спросил Карло. — Мина тебе приснилась?
Норман разорялся вовсю, и чего больше было в его воплях, паники или игры в капитанство, я не мог, как всегда, разобрать.
К заспанному Туру он бросился с возгласами типа «Пожар».
— Мыс не обогнуть! Там камни! Влево, влево!
Почему влево, откуда камни, где он их нашел?
— Я вчера прочел в лоции.
Так бы и сказал сразу, без лишнего шума. А лучше предупредил бы с вечера, по-штурмански: будьте начеку.
Карло чертыхался, разрушая сделанное. Убрали кили, сняли с мачты топсель и повернули.
Втягивались помаленьку в каменный мешок: горы слева, горы справа и песчаная равнина посередке. Равнина была обитаема, виднелись домики, пальмы. Нас обогнала, треща мотором, дау. С нее махали руками, но не отзывались ни на английские, ни на арабские фразы.
Карло произнес, ни к кому не обращаясь:
— Взяли бы нас на буксир.
— Ни в коем случае. Никто не должен говорить, что нас втащили в Пакистан на веревке.
— Есть, сэр! — гаркнул Карло. — Вахту сдал! — и демонстративно ушел в хижину. В таком раздражении я, пожалуй, его еще не видел.
Берег медленно приближался. Детлеф и Асбьерн сели в «Зодиак», промеряли по нашему курсу дно; когда лот показал пять метров, решили бросать якоря.
Бросили, опустив грот, оба якоря, они поволоклись и зацепились. Нас тут же развернуло кормой.
Отвязали рулевые весла, приподняли их, подняли гуару, боясь, что поскребем днищем по мелководью. Якоря, кажется, держали крепко.
Огляделись.
Стоянка не очень удобная, в стороне от деревни, в полукилометре от берега, — куда принесло, там и встали. Тур, видимо, жалел, что не послушался Карло, но отступить пытался с почетом: события развиваются согласно плану, переход завершен самостоятельно, теперь возможна и корректировка. Надо ехать на берег, связываться с местными властями и договариваться о буксире. Пусть этим займутся Норман и Рашад.
Делегация отчалила, мы остались в настроении неопределенно-ожидательном, как пассажиры самолета, когда аэродромная команда медлит подать трап.
В хижине работало радио. Бахрейн извещал, что норвежское консульство в Карачи предлагает выслать навстречу «Тигрису» корабль; подтвердить получение информации мы не сумели, мы слышали, а нас — нет. Сказывалось отсутствие Нормана.
Через полтора часа, благополучно проводив делегатов, вернулся перевозчик Асбьерн, пообедал и опять уплыл — встречать.
Прошло еще полтора часа. И еще три.
В бинокль берег выглядел обжитым, но сонным и каким-то архаичным. Если не брать во внимание нескольких грузовиков, проползших вдали, то можно было подумать, что ты перенесся во времена шумеров: овцы пасутся, бредет караван верблюдов, люди одеты в экзотические одежды. Они, несомненно, видят нас, но не выражают эмоций: соломенная ладья вписалась в привычную им действительность, и только.
Ни катера, ни лодочки, и товарищи запропали, а уж вечер скоро.
Асбьерн возвратился на закате, сердитый. Не хотят — как хотят, перебьются, не маленькие. Начертал им на песке записку.
— А они прочтут ее в темноте? — сухо спросил Тур.
Пролетела к морю огромная стая черно-розовых фламинго, сплошным облаком закрыла солнце, и мы стали готовиться к ночи. Засветили лампы, проверили якоря, а ветер крепчал, и волны накатывали, и якорные канаты звенели, как струны.
Тур предупредил, что мы должны спать не раздеваясь, дежурить по двое и уложить самое ценное в водонепроницаемые мешки. Три варианта возможны: якоря начнут пахать грунт, и мы наедем на отмель, либо канаты оборвутся, и на ту же отмель вылетим с размаха, либо не случится ни того, ни другого, и безаварийно переживем эту штормовую прибрежную ночь.
Тревожила пропажа Нормана и Рашада. Не случилось ли чего с ними на незнакомой земле?
Но замерцали огоньки, не там, откуда мы ждали, а с моря, и затарахтел движок, и послышались голоса. К нам шла дау, с ее борта кричали, чтобы мы скорее ловили буксир, и Норман, конечно, размахивал руками и устраивал всеобщий аврал.
Как прилипчив ажиотаж! Не успев сообразить, что и для чего мы делаем, мы бросились привязывать трос, дергать якоря, они не поддавались, требовалось подтянуться кормой, с кормы дау зайти не могла — полчаса толкотни в темноте, криков, усилий, и капитан шхуны покинул нас, обещав навестить утром.
Рашад и Норман накинулись на еду и с набитым ртом выкладывали новости. Полуостров похож очертаниями на лопату. Штык ее — гористое плато, вдающееся в океан, а рукоятка — перешеек. Его ширина — около мили, по ту сторону — поселок, а в поселке рынок, смесь почты и полицейского участка и прочие блага. Туда они и сговорились буксироваться! Вокруг мыса, ни больше, ни меньше!