Мы браним его за ляпсусы, а за ежедневную возню его с рацией, за голоса наших знакомых и близких в эфире кто-нибудь его поблагодарит?
Да, он ошибается, но там, где он действует, мы наблюдаем! Мы злословим насчет испорченного паруса, а сами давно ли узнали, чем отличается от спинакера грот?!
Помню, я умилялся, читая в книге Крузенштерна «Путешествие вокруг света», в первой ее главе, как командир отстранил от похода матроса, который «перед тем за 4 месяца женившийся, сокрушаясь о предстоящей с женой разлуке, впал в глубокую задумчивость». Представляете, «за глубокую задумчивость» отстранил! И разглядел эту «задумчивость» в предстартовой суматохе, безошибочно обнаружил среди служителей того, «в коем приметно были уныние», и понял, что «принуждения делать не надо»!
Нас на «Тигрисе» всего одиннадцать, я медик; о чем же у меня должна голова болеть, как не о том, чтобы у моего десятка не нарушалось «спокойное и веселое состояние духа»?
Вот сидит передо мной мой товарищ, печальный, незащищенный, на себя непохожий. И неловко мне за избитые словеса, какими мнил я отделаться. Прости меня, Норман. Вряд ли вы с Карло за оставшиеся недели подружитесь, вряд ли Норрис перестанет форсить, но дай нам, как говорится, бог беречь друг друга, уважать друг друга, дай нам бог подавлять наполеончика внутри. Он и во мне таится, тщеславный, заносчивый, нет-нет и мелькнет над лысиной бонапартова треуголка. Се ля ви! Куда денешься?
А Тур между тем, рискуя прослыть бесхарактерным, равно щадит и Норманову амбицию, и Карлову пристрастность, и Асбьернову инфантильность… Тур верен главному: тому, что нас объединяет, а не наоборот.
Мы закончили вконец затянувшийся полузавтрак, полуобед. «Зодиак» задерживался. Я пошел мыть миску и увидел, что к нам движется мотобот, а в отдалении маячит судно странных очертаний, с лебедкой. На борту мотобота надпись: «Язон».
Судно — спасательный буксир — было норвежской приписки. Молодой капитан по фамилии Хансен радостно нас приветствовал.
С подобной вестью медлить негоже. Через минуту мотобот нес меня к берегу. Норман остался ждать шлюпки и Paшада.
Рашад маялся на кромке пляжа, с опухшим лицом и затуманенным взором. Ночь выдалась для него бурной. Вероятно, нажевался бетеля или другой какой-нибудь дряни.
— Что с тобой?
— Устал.
— Болен?
— Устал. — И прячет глаза. Попросил норвежцев переправить его на «Тигрис», поскольку «Зодиак» отсутствовал, неугомонные съемщики уплыли на нем, наверно, в каньон.
От палаток береговой охраны быстрым шагом спешил Тур.
— Говорите по-английски? — крикнул он капитану еще издали.
— Хансен, Берген, — ответил тот. Тур расхохотался.
Они моментально условились, что «Язон» проводит нас до Карачи и, если понадобится (обязательно понадобится: заверил мысленно я), возьмет на буксир. Капитана не смутила задержка из-за кинопраздника, он вообще предложил отойти завтра утром. Выкраивались полсуток откровенно туристских, без хлопот.
На «Ролексе» слегка за полдень, до гулянья два с половиной часа. Прикинул: дай схожу в поселок, побываю на базаре и взгляну, как здесь принято выражаться (в лоции тоже так написано), на «акулью индустрию».
Пакистанец, который все время старался держаться к нам поближе и показывал свое очень секретное удостоверение, вызвался меня сопровождать.
Шли знакомой дорогой, он без умолку болтал на смеси английского и урду. Когда навстречу показывались женщины, он громко предупреждал о чужаке, они сворачивали, садились на землю и закрывали лица.
Базар представлял собой несколько кривых улиц с лавочками, где имелись различные, усеянные полчищами мух, товары. Продавцы и покупатели изумленно на меня глазели.
Осмотрев базар, пошли к акулам. Индустрия давала о себе знать уже на дальних подступах — острой вонью и ручейками мутной жижи, сочившейся из-под забора.
Площадка, огороженная пальмовыми циновками; на воротах, как вывеска, — громадный акулий хвост и челюсти, сквозь которые я свободно бы пролез.
Внутри ограды кучами лежит мелкая свежая рыба, а рядом, в ямах, обмазанных глиной, по колено в багровой жидкости стоят люди и перебирают акулье мясо.
Я не очень брезглив, случалось и перекусывать в анатомическом театре, но тут стало тяжеловато.
Надо еще упомянуть о невероятном количестве (мухи — само собой) кошек и собак, причем последние в большинстве своем тощие и облезлые, очевидно из-за отравления витамином А, так как они жрут акулью печень.
Провожатый настоятельно приглашал в чайную, но я отказался.
На обратном пути встретили Германа. Герман фотографировал верблюда, а вокруг покатывалась от хохота толпа ребятишек, для которых Герман был таким же зрелищем, как для Германа верблюд.
У палаток нетерпеливо прохаживался Тур:
— Подите поглядите на пирамиду!
— ?!
— Ну, не пирамида, скорей пирамидка, ступенчатая, не древняя, но ориентирована по странам света.
Мистический человек Тур — куда ни ступит, там непременно отыскиваются пирамиды. После двухчасовой прогулки под палящим солнцем археология, каюсь, меня не прельщала. Чуть-чуть обиженный Тур увлек за собой Германа, а мы с Карло улеглись в палатке на койки и расслабились.
Затем состоялся деревенский праздник. Парни и мальчишки стучали в барабан из акульей кожи, плясали и пели, устроили борьбу. Педагог-устроитель распоряжался, вел программу, суетился больше всех и посматривал на гостей — довольны ли.
Мы, правду сказать, не были довольны. Жалели, что затеяли эту съемочную показуху. Унылым и натужливым выглядело веселье по заказу, возле нищих домишек, на усыпанном рыбьей чешуей песке.
Тур хмурился. Возможно, он вспоминал свою Фату-Хиву, остров, где его мечты о первобытном блаженстве развеялись в дым. Но и Фату-Хива по сравнению со здешними местами рай земной.
Сюда питьевую воду и ту возят в цистернах за пятьдесят километров. Откуда, в каком виде явится сюда цивилизация? Как ее воспримут люди, смысл жизни для которых в простейшем: утолить голод, жажду, оставить потомство?
Рашад сказал, что хотел бы вновь приехать сюда на долгий срок. Его порыв трогателен. Только где, когда миссионерство и благотворительность что-либо меняли по существу?
Поблагодарили хозяев, спрятали в кофры аппаратуру и, отменив ночевку, снялись с якорей.
ДОПОЛНЕНИЕ
Ветер юго-восточный, волны нет. Идем на восток со скоростью три с половиной — четыре узла и скоро должны прибыть в Карачи.
Состоялся радиоконтакт с Москвой и доставил мне огромную радость, у микрофона собрались все мои: мама, Ксюша, Даша и Коля.
Тур в тревоге: он узнал, что ни в Англии, ни в Норвегии, ни в ФРГ не напечатано ни одного его репортажа, хотя отправлено целых восемь. Мальчишки из Би-би-си что-то мудрят.
Но в основном настроение приподнятое. Мы осуществили очень важную часть плана, самостоятельно пришли из Аравии к Инду и теперь как бы едем с пристани на такси.
Карло посвистывает, Герман дремлет. Я подшил джинсы и сел за дневник. Описывая то, что вы прочли выше, я сызнова переживаю бесконечно длинные дни, проведенные, как заявил Тур по радио, «весьма содержательно в изолированной области Пакистана, обычно закрытой для иностранцев».
Глава XII
В долине Инда
(Мохенджо-даро)
ИЗВИНИТЕ
Но глава эта далась мне с особым трудом, во-первых, оттого, что в дневнике об этой части экспедиции написано очень мало. Во-вторых, как увидит читатель, я затрагиваю здесь вопросы, в которых разбираюсь весьма слабо, и пытаюсь пользоваться дополнительными источниками. В результате глава получилась излишне фрагментированной и, пожалуй, сумбурной. Однако те, кто предпочитает морские путешествия сухопутным, могут приступить сразу к главе 13-й, хотя, быть может, интересно будет узнать…