Вчера Асбьерн рассказывал мне о своих родителях, отец — преподаватель математики и мать — библиотекарь, о маленьком городке близ Копенгагена. Сегодня попробую расшевелить Тору, а то он все молчит, и сам развлеку его чем-нибудь. Завтра побалагурим с Эйч-Пи.
Перед ужином читали вслух сценарий будущего фильма, написанный до экспедиции Туром и режиссером Ленардом Эренборгом. Сценарий толковый, но сколько деталей вписала в него жизнь. Кто бы, например, предусмотрел заранее кадры с новорожденным «Тигрисом», застрявшим у Тигра, с моряками «Славска», с тщедушными плясунами Ормары!
Эренборг, по радиосведениям, приступил к работе, осмотрел киноматериал и считает, что четыре телевизионные серии хоть сразу в эфир. Отрадно: и в смысле Эренборга (преодолел свои несчастья), и в смысле картины.
Да, что бы нас впереди ни ждало — плавание состоялось. Лодка испытана, научная добыча хороша. Единственное, что огорчает: топчемся на месте. Все равно что отправились в горы и провели долгое время в ущельях, не штурмуя вершину. Ущелье, может, и труднее покорить, но с обывательской точки зрения слишком ординарно. Нам позарез нужна вершина, однако она где-то там, за горизонтом, за облаками, и, вероятно, там и останется.
Скоро финиш.
Опасно думать о нем. Нужно, наоборот, настроить себя на бесчисленные дни впереди. И ночи.
В такого рода экспедициях, пожалуй, лучше все же участвовать холостякам. Забот меньше и поводов для волнений. Рашад, когда сегодня в разговоре с ним я спросил, не хочет ли он домой, удивился: «Почему? Здесь так хорошо, спокойно, тепло».
Пока писал эту страницу, несколько раз приходилось подниматься и подбирать с палубы трепещущую летучую рыбку. Бросаю их в кастрюлю оводой, чтобы сохранить до завтра. Вокруг полно рыбы, за кормой лодки буквально толпой идут корифены: куда ни направишь фонарь, всюду блестят продолговатые серебристые капли.
23.02.78. ДОМ ОТДЫХА
Совершаем обычный ритуал вставания — выползаем, кто быстро, кто медленно, из хижины, становимся в шеренгу по борту, определяя по пузырькам на воде, с какой скоростью мы плывем.
Далее некоторые чистят зубы (остальные сделают это после завтрака), иные бреются, их немного: мы с Эйч-Пи (через день) и Норрис (реже). Прочие лишь слегка подбривают щеки, Тур ограничивается подстриганием усов.
Завтрак, мытье посуды, уборка на кухне — и расходимся кто куда, читать, писать, чистить или чинить что-либо, причем стараемся, когда работа позволяет, заниматься ею в одиночестве.
Одиночество на «Тигрисе» вполне возможно. Тур как-то начертил схему: один член экипажа на носу, двое по бокам носовой хижины, четвертый на крыше, пятый над обеденным столом и т. д. — действительно окажемся не видны друг другу, ежели будем сидеть неподвижно.
Самое же лучшее — уплыть на «Зодиаке» метров за двести и провести там полчаса-час.
Тяга к уединению, которую мы испытываем, вовсе не означает, что становимся нелюдимыми. Когда дневная доза самоизоляции принята, взаимный интерес возобновляется. Встречаешься с товарищами, как после долгой разлуки.
Частенько беседуем с Карло, вспоминаем с ним старое доброе время на «Ра». Воспоминания, естественно, окрашены в розовый цвет. Будем, однако, справедливыми: нам и на «Тигрис» грех жаловаться. Живем, в общем, дружно, последний отрезок маршрута нас особенно сблизил. Может быть, помогает предчувствие скорого окончания экспедиции, а может, легче оттого, что точно знаем, куда идем. Да и быт наш наладился, стереотип поведения определился.
Режемся в нарды. Герман азартен и агрессивен, стремится выиграть во что бы то ни стало. За минувшие сутки едва прошли четырнадцать миль — курам на смех. До Красного моря еще полторы тысячи.
Сегодня ровно три месяца с момента нашего старта. Повод? Повод. Карло готовит дивные спагетти, Тур лезет в личные закрома за икрой.
В центре стола — блюдо с пудингом. Эйч-Пи объявил: конечно, пудинг для одиннадцати маловат, но если добавить в него коньяк, он вырастет. Взял бутылку и полил пудинг. Тот начал приподниматься, из него показался воздушный шар, который рос, рос, стал огромным и лопнул со страшным треском. Эти разбойники, как выяснилось, просверлили в столе дыру, пропустили через нее трубку, соединенную с баллончиком со сжатым воздухом, и надули шарик.
24.02.78. ЗАКРУГЛЯЕМСЯ
Поднялся попутный ветер. Он гонит нас к югу. Мы на шестнадцатом градусе северной широты с минутами, а вход в Аденский залив — на пятнадцатом. Пора сворачивать к юго-западу, срезать угол, а то не пришлось бы потом ползти в полветра.
Покончив с обедом, все остались за столом. Норман и Детлеф принесли навигационные карты, Норрис — кинокамеру. Тур открыл совещание. Заявил (для будущих кинозрителей, поскольку для нас это давно не секрет), что «Тигрис» берет курс на Красное море. И попросил штурманов изложить свои соображения.
Слово взял Норман. Он сказал, что мы движемся по кривой, которая выведет прямо к цели: течение у берегов Африки поднимет лодку в более высокие широты, а потому сейчас надо зайти пониже — запастись пространством для маневра.
Тотчас обнаружилось, что единства взглядов у наших навигаторов нет. Детлеф доложил: на немецких картах течение, на которое надеется Норман, не показано.
Норрис выключил камеру, как он всегда делает, когда его соотечественника принимаются щипать.
Спор шел о том, что и меня, и Карло заботит, — пора или не пора закруглять дугу. Тур старался примирить спорщиков, говоря, что разница между 240° и 250° (именно о десяти градусах возник торг) не так уж велика. И тут Норман, неуступчивый Норман, догматик Норман доказал, что жизнь на «Тигрисе» его чему-то научила.
— Если курс 250° поможет моим оппонентам стать счастливее, то не возражаю.
Норрис моментально нажал гашетку, стремясь запечатлеть столь невероятную мягкость и терпимость, но птичка уже вылетела, и кадр остался не снятым.
25.02.78. ХВАЛЮ КОЛЛЕКТИВ
Разговаривали с Туром. Он удивлялся покладистости Нормана и признался, что никак не ожидал ее, думал — штурман поставит на своем. И Карло, со своей стороны, вел себя деликатно. Мы определенно добреем.
Я согласился: у нас сейчас неплохой микроклимат.
— Ты, конечно, заметил — мы перестали нервничать по мелочам, прекратились подначки и насмешки. Теперь уже не бывает так, что вахтенный ждет по часу, пока подменят, и приходит к пустому столу. И прежде чем взять добавку, каждый предлагает поделиться.
Тур кивал удовлетворенно: модель мирного сосуществования оказывалась жизнеспособной.
Меня этот разговор взволновал и настроил на размышления. Полез в свои старые записи, перечитывал характеристики, которые я давал своим спутникам перед стартом, огорчался собственной непроницательности. Хорошо, что люди на самом деле интереснее и сложнее.
Вот, к примеру, Детлеф. Я спервоначалу относился к нему сдержанно, а он работяга, прекрасный моряк, и присутствие его на «Тигрисе» — особенно рядом с Норманом — просто неоценимо.
Или сам Норман. У Нормана масса неприятных привычек. Он не блестяще воспитан. Стоит послушать, как он за обедом командует, ни к кому конкретно не обращаясь: «Сахар, пожалуйста, соль, пожалуйста!» — точно хирург операционной сестре. Но вместе с тем он никогда не съест последнего куска, не преломив его с кем-нибудь. И когда он торчит на мачте, раскачиваясь, что-то прибивая, привязывая, — забываешь о том, что он сегодня забыл сказать тебе «Доброе утро».
Насчет же навигационных ошибок Нормана, о которых я немало писал и которые продолжают иметь место, — легко их коллекционировать, пребывая поодаль.
В общем, пусть себе и дальше, ради бога, играет в начальство и наряжается перед съемками.
26.02.78. САНЧО-МИЛЛИОНЕР
Напишу страничку о Германе.