Слева и впереди показался маленький остров — скалистый бугорок посреди океана. Называется он Каль Фарун. А острова Абд-аль-Кури мы не увидели, так как он остался южнее.
В 17.30 нас нагнали два одинаковых небольших судна. Поняв, что рандеву неминуемо, Тур скомандовал:
— Снимите куртки!
Речь шла о подаренных мной куртках с московской олимпийской эмблемой.
Суда проходили, одно по штирборту, другое по бакборту, — типовые советские СРТМ, «Анапский» и «Ачуевский».
— Наденьте куртки! — распорядился Тур.
Он попросил: «Если есть возможность, попробуй их остановить, нам нужны навигационные карты и овощи». Я усиленно замахал «Ачуевскому», на нем застопорили машину, вернее, перевели на «самый малый» — и мы с Асбьерном сплавали к ним на «Зодиаке».
Привезли, кроме карт Аденского залива, мешок картошки, несколько буханок хлеба, здоровенного морского окуня и огромный пакет замороженных шеек лангустов. Тур и остальные только ахали, принимая подарки.
Мне очень приятно, что вновь наши моряки на высоте.
В кубрике «Ачуевского» минут пятнадцать рассказывал команде о путешествии — и поймал себя на том, что хотел бы рассказывать дольше. Немало мы за эти месяцы повидали. Хотя приключений, таких, чтобы у слушателей дух захватывало, как будто и не было.
Ночью на мостике Герман с восторгом вспоминал встречу: «Поразительно, лишь русские корабли останавливаются и помогают нам!» Ценное признание из миллионерских уст.
19 марта. Больных нет.
Вчера капитан траулера предупредил, что в заливе нас ждет безветрие и влажная жара. Судя по всему, начинается то и это: мы уже совсем недалеко от Африканского Рога.
Скорость наша упала, и все же мы побили свой собственный рекорд! Прошли за минувшие сутки 65 миль. Значит, нас активно тащит течение.
День отмечен знаком обжорства. Рыбина и лангусты могут испортиться, а выбрасывать такое лакомство — преступление. Эйч-Пи зажарил шейки в масле и приготовил дивный соус. После обеда все едва-едва двигались. На ужин предполагается жареный окунь с картошкой.
Был радиоконтакт, он меня расстроил — дети нездоровы, Ксюша, видимо, устала и нервничает. Чувство такое, будто позвонил с юга, с курорта, и не вовремя — дома как раз забот полон рот и люди с ног сбились, а ты им про красивые восходы и закаты.
Действительно, со стороны взглянуть, мы здесь блаженствуем, но ведь это совсем не так. Нам бы лучше сейчас крепкий ветер или шторм и тяжелый физический труд. Безделье ни к чему не приводит.
Спать не хочется, очень тоскливо. Вышли на траверз Рога.
ОДА РАДИО
За окном — московская осень. Снимаю с полки коробку с надписью: «Тиг-рис-2В». Достаю из коробки ленту. Ее мне вручили на память друзья-коротковолновики.
Трески, шорохи. «Пожалуйста, все помолчите, и кто настраивается, помолчите». — «Слабо принимаем». — «О'кей, Костя, он вышел на батареях, поскольку у него генератор не работает».
Валерий Агабеков — в Ессентуках, Константин Хачатуров — в Москве. Оба — мастера высокого класса, призеры международных соревнований. Держат, как атланты, радиомост на плечах.
Вот и мой голос пробился сквозь шумы:
— Добрый день. Отлично, что вы в эфире. У нас все хорошо.
Последняя фраза будет, варьируясь, многократно повторяться. Главное — успокоить: нам — их, им — нас.
— Ксения Николаевна слышит вас, но очень слабо.
— Юрочка, дорогой, здравствуй! Схема связи такова: борт «Тигриса» — Кавказские предгорья — столичный радиоклуб — Ксюшина телефонная трубка.
— Юра, все у нас хорошо! Дома — хорошо, на работе — хорошо, у бабушек — хорошо!
Читает по бумажке — бережет эфирное время. Перечисляет знакомых: у того-то большой успех, у того-то большая радость. Привет от тех-то, тех-то и тех-то — целый список, как в деревенском письме: «А еще кланяется…» Важно никого не пропустить, чтобы человек знал, что его помнят. Совсем не смешной обычай.
— Звонили со «Славска» из Басры, интересуются делами на лодке, передают привет и лучшие пожелания. Не волнуйся ни о чем, у нас все хорошо!
— Прекрасно понял, прекрасно понял. Все хорошо.
Шумы, трески.
— Юрий, ответьте на вопросы журналистов. Чем заниматься приходится? Кем себя больше чувствуете — врачом или матросом?
— Делаю то, что делают остальные. Все — матросы, включая Тура.
— Самое яркое впечатление со дня выхода в океан?
— Мы еще не в океане.
Это давняя запись, январская. Шли из Омана к пакистанским берегам, и я конспирировал, связанный запретами консорциума: «63° восточной долготы! Как поняли? Идем по градусу и завтра-послезавтра упремся в берег!»
«В Карачи идут, в Карачи идут», — делились догадкой Ессентуки и Москва.
— Лекарство получили?
— Да, получили, спасибо!
Заказать для Карло облепиху и мумие, уточнить метеопрогноз, переправить весточку на орбиту космонавтам, попросить помочь с транзитными визами — как бы мы жили без Валерия и Кости! Просто не представляю!
— Тур и Карло просят позвонить в Италию и сообщить, что все хорошо. Ксюша, диктую номер. Лекко — Леонид — Елена — Константин — Константин…
Трески.
— Юрий, передайте Норману: тысячи людей каждый день просятся на частоту.
К концу плавания у нас насчиталось 350 собеседников из 43 стран. Не так уж мало.
— 73, Юрий, от всех нас.
— Вас понял, 73. Будем заканчивать. Надо ставить парус, ветер поднялся. Все хорошо!
— Все отлично!
Как заклинание, как припев с обеих сторон.
ОТРЫВКИ
К утру 20 марта ветер усилился, движемся довольно прилично, соответственно нас и качает.
Окончательно решено остановиться в Джибути.
Тур строит планы, как бы войти в порт Джибути поэффектнее. Его идеи крутятся вокруг весел. Пусть Би-би-си пригласит человек двадцать гребцов, они разместятся вдоль бортов, и зрелище получится, как на древнеегипетских фресках.
Герман планирует слетать из Джибути в Мексику, привезти оттуда компрессор и подводные светильники, которые сам же с Бахрейна в Мексику и отослал.
Курс — вест-зюйд-вест. Моя вахта с двух до четырех ночи. Вместе с Карло.
Поговорили, мирно, спокойно, потом замолкли, думая о своем. Звезды, луна, волны и парус настраивали на молчание, а скрипы лодки и стрекотание сверчков создавали музыкальный ненавязчивый фон.
Мне кажется, что, реконструируя судно древних, маршрут древних, мы параллельно совершаем еще одну реконструкцию. У нас на борту моделируется способ мышления тех, чей путь пробуем повторить.
Восприятие мира становится конкретным, предметным, как у погонщика верблюжьего каравана: что вижу, о том и пою.
Отчего нас упрямо сопровождают одни и те же рыбы? Мы уже знаем их, как говорится, в лицо, они пересекли вместе с нами Аравийское море, прошли около двух тысяч километров без отдыха, без сна — что их влечет? Непонятно.
Чем мы интересуем акулу-молот, которая кружит поодаль, боясь приблизиться?
Почему в три часа ночи юго-восточный ветер затихает, а в шесть утра поднимается сильный северо-восточный?
Почему, наконец, сгнила кокосовая веревка, крепящая подмачтовую поперечину с левого борта? Эйч-Пи дернул ее случайно, и она разлезлась в клочья.
В последнем как раз загадки нет. В этом месте мы выливаем воду после мытья посуды, вот веревка и сопрела. Но если подобное же по другим каким-то причинам случилось и на остальных поперечинах — тогда беда. К поперечинам привязаны мачта, мостик, уключины, хижины, все надстройки «Тигриса» покоятся на них, как на фундаменте. Нужно найти возможность канаты проверить.
Делаем около трех узлов. Извлекли из воды носовую гуару, дабы не мешала управлять: сбиться с курса на такой скорости значит либо потерять парус, либо поломать мачту и рей.
Вахта в ночь с 21-го на 22-е была настоящей штормовой вахтой. Работали оба рулевых, на основном руле и на страховочном. Ветер не унимается до сих пор. Волны трехметровые. Аденский залив значительно больше похож на океан, чем сам океан.