Я решил закончить экспедицию здесь, в Джибути, и решил сжечь «Тигрис».
Выведем «Тигрис» из гавани и уничтожим его. Этот акт будет символизировать наш протест против варварства. Я хочу еще раз напомнить людям о том, что уничтожение — бессмысленное и противоестественное деяние.
ЛОРД
Забрали с лодки свои личные вещи, выгрузили оборудование, предназначенное для музея «Кон-Тики». День отдыхали, катались на яхте, купались. О «Тигрисе», как по уговору, не вспоминали. Бродили с Норманом по вечерним улицам Джибути. Возле нас вился мальчишка, предлагал что-то купить, куда-то сходить. «Вон еще американец гуляет!»— показал на верзилу в высоком белом кепи, похожем на котелок. Сбегал и привел.
— Из Штатов, парни?
— Кто из Штатов, кто из России.
— Очень приятно. А я из легиона. Я — Лорд.
Разговорились и услышали историю, за подлинность деталей которой не ручаюсь. Передаю так, как, вернувшись к Петросу, наспех ее записал.
Лорду тридцать три года. Семнадцать лет из них он в армии. Сперва служил в Америке, надоело. Завербовался и поехал в Африку, в Родезию. Воевал. Надоело.
Надо было что-то придумывать на дальнейшее. Ничего другого, кроме как быть солдатом, он не умел.
ВСТУПАЙ В ЛЕГИОН!
Если ты силен и здоров и не знаешь, куда податься, зайди в любой полицейский участок на территории Франции и произнеси слово «Легион».
Тебя поведут в особую комнату, накормят, вдоволь напоят. Отберут документы, и ты лишишься имени, фамилии, прошлого. Взамен получишь карточку, где, скажем, обозначено: «Лорд, капрал французского иностранного легиона», а рядом — на фото, смахивающем на тюремное, — ты сам, бритый наголо, на шее дощечка с кличкой.
Вместе с кличкой у тебя появится номер счета в банке, швейцарском или в том, какой назовешь.
Платить будут на ранг или на два ранга выше, чем в обычной армии: ефрейтору — по-сержантски, лейтенанту — по-капитански.
Контракт заключается на пять лет. Затем имеешь возможность продлить его еще на пять лет. И еще на пять. Выдержишь — значит, обеспечил себя на всю оставшуюся жизнь.
«ПЛЮСЫ» И «МИНУСЫ»
Легионер может безнаказанно убить, угнать машину, изнасиловать — за лагерными воротами никакой прокурор его не достанет.
Это, как вы понимаете, «плюс».
Легионера муштруют нещадно, испытывают на выносливость, на беспрекословное послушание, учат всем существующим способам ведения боя. Тоже «плюс», но с натяжкой. Муштра и головорезам не сладка.
Воспитательных бесед с легионером не ведут. При малейшем нарушении дисциплины отправляют в каменоломню махать киркой от зари до зари, с перерывом на полуденное пекло. На ночь запирают в карцер с бетонным полом, бросают на пол одеяло и напускают сантиметра на три воды.
Это уже несомненный «минус». Два месяца карцера человек выдерживает редко.
— Скоро сбегу, — сказал Лорд, которому и в легионе за три года надоело.
— И что тогда будет?
— Будет погоня. Не повезет — преградят дорогу и скомандуют: «Руки вверх». Подниму руки — два месяца карцера. Не подниму — убьют.
ЗА ЧТО ПЛАТЯТ
Задача легиона — поддерживать порядок в стране, в чьих пределах он расквартирован. В чем суть порядка, знает начальство. Легионер этого знать не обязан.
Он обязан ехать, куда скажут, и стрелять, в кого прикажут. В экстремистов. В забастовщиков. В бандитов. В безработных.
Легионеры не выясняют, кто прав, кто виноват, а уничтожают правых и виноватых разом. Там, где они побывали, — всеобщая тишина и пустота.
ПОНЕДЕЛЬНИК, ТРЕТЬЕ АПРЕЛЯ
При речи Тура о сожжении «Тигриса» присутствовали представители Би-би-си.
Они поставили условие: все до последнего момента должно остаться тайной. Консорциум не желал конкуренции. Закабалив «Тигрис» при жизни, он намеревался стричь купоны и с его похорон. Надо бы заупрямиться: путешествие кончилось, договор утратил силу, дальше действуем как хотим, но мы не упрямились. Слишком были подавлены. Слишком свыклись с мыслью, что мы подневольны.
Предупредил Ксюшу по радио: «Пожалуйста, будьте внимательны, завтра передам очень важное сообщение». И не имел права намекнуть, о чем.
Петросу сказали с чистыми глазами: «Идем на киносъемки». Подняли парус, отдали швартовы и пошли. Недалеко, за пять миль. К островам Аль-Муша, куда несколько дней назад так стремились.
Возле островов яхта, сопровождавшая нас, взяла «Тигрис» на буксир.
Выбрали в заливчике место, поставили лодку на два якоря. На берег сошли кинооператоры, Норрис, Герман и Тору. Заняли позиции, каждый для своего ракурса, изготовились. За фото отвечал Карло. Остальным заниматься съемкой Тур запретил.
Облили горючим палубу, разложили по ней тряпки, одеяла, полотенца. Много времени потратили, не хотелось спешить. Солнце садилось, когда мы переправились на островок и стали на его кромке.
Последним на «Зодиаке» приплыл Эйч-Пи. Он выполнял обязанность пиротехника — закладывал в хижине взрывное устройство.
Был куплен таймер, часовая машинка вроде будильника, с рычагом. Рычаг, срываясь со взвода, замыкал контакты батарейки. Ток сжигал спирали лампочек с расколотыми колбами. Искра воспламеняла пары бензина.
Так должно было это произойти.
Мы стояли и ждали.
АУТОДАФЕ
Через пятнадцать минут вспыхнуло. Грохнуло. Поднялся огненный столб. «Тигрис» запылал.
Он горел долго, долго, долго. Горел мостик, где мы сражались с веслами и
компасом. Горела хижина, на потолке которой когда-то я прикрепил Ксюшин портрет. Горела корма — обиталище крабиков Феди и Маши.
И обеденный стол горел, с вырезанной Рашадом доской для нард. И завалинка, на которой Эйч-Пи рассказывал мне смешные добрые сказки.
Долго держалась мачта, непонятно на чем. Она рухнула, когда «Тигрис» начал изнутри светиться.
И вот уже не было ни мостика, ни хижин, ни мачты. Над водной гладью залива Таджура горел стог сена, ярко и жарко, как способна гореть сухая трава.
Мелькнула мысль: боже мой, мы ведь и не подумали ни разу, что на судне может случиться пожар!
Понемногу огонь утихал, тьма сгущалась. И к лучшему. Нам всем в эти минуты нужна была темнота.
«СУДЬБА ЭКИПАЖА НЕИЗВЕСТНА»
Сели на яхту, вернулись в порт. По пирсу метался Петрос. Он был вне себя.
— Юрий, что вы со мной делаете, я чуть не получил инфаркт, это же ужасно, почему вы ничего мне не сказали? Я сидел со своей Мими возле дома, любовался закатом, и вдруг я увидел этот огромный столб дыма, и взрыв какой-то, и пламя, и сразу радио Джибути передало, что «Тигрис» горит и судьба экипажа неизвестна! Представляете, что я пережил?!
Что я мог ему сказать? «Петрос, прости».
Сели в машину, поехали к нему. Он говорил: «Ты понимаешь, Валерий на связи, спрашивает, что у вас там и как, скоро ли придешь, ты же обещал дать ему какое-то важное сообщение, а я не соображаю, как ответить, тем более что на связи и твоя жена!»
Немедленно вышли в эфир. Я сообщал о событиях, которые произошли, диктовал открытое письмо Тура генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму, и Валерий в Ессентуках все это записывал, и записывал Костя в Москве, и Ксюша слушала. Они быстро обработали запись, так быстро, как могли, и Ксюша поехала в ТАСС. А там от нее шарахались, прятали глаза, ибо джибутийская версия уже попала в агентство Франс Пресс, а оттуда по всему миру.
ПОЖАР ГАСЯТ НЕ ТАК
Сейчас ясно, что мы совершили большую глупость.
Нам надлежало послать Би-би-си к чертям. Широко разрекламировать акцию. Звать газетчиков, журналистов, трубить во все трубы: мы против войны, мы идем сжигать «Тигрис», приезжайте посмотреть. Вот что нужно было сделать! Тогда мир воспринял бы случившееся иначе. Но мы, повторяю, были настолько затулмужены, усталы, растеряны, настолько потрясены прощаньем с «Тигрисом»…