— Да нет. Какие-то подонки из нашего дома. Один из них, Март у него кличка, узнал меня. Вот и отпустили.
— Хорошо. Это Андрюха Майский. Его все Мартом зовут. Со мной в школе учится.
— Вот поэтому, видимо, и отпустили…
— Ага, — сын встал из-за стола, — пап, я сейчас. Ты извини, я позвонить забыл…
Сергей Николаевич занялся ужином и не услышал, как сын, плотно затворив за собой дверь, тихо выговаривал в трубку: «Март? Зачем около дома? А я где сказал? Хорошо, пусть тебе будет стыдно…».
И, конечно же, он не знал, что после разговора с тихим и вежливым Колей Андрей Майский — Март долго сидел, содрогаясь от ужаса, и жалел только о том, что нет у него родственников в другом городе, куда не доберется Колян Пржевальский по кличке Абрек…
На кладбище было грязно, мокро и уныло — как и положено на кладбище. Александра Ивлева хоронили скромно. Когда разошлись немногочисленные коллеги и знакомые, у свежей могилы остались четверо: вдова с дочерью и Пржевальские — отец и сын. Сергей Николаевич подошел к Светлане, вдове Ивлева, и чуть приобнял ее. Светлану он знал уже очень давно — они были знакомы по институту. Ивлев женился тридцать лет назад, но супругу свою знал долго и ухаживал за ней еще в студенческие годы.
— Света… — интересно, что еще можно сказать, когда глупо и бессмысленно погибает человек, еще не слишком старый, и для его жены все обрывается со смертью того, кто был дороже всех? — Света, мы с Николаем поможем, если что…
Николай Сергеевич, стоявший чуть в сторонке, услышав отца, молча кивнул. А потом снова повернулся к Наташе, дочке Ивлева, которая тихонько рассказывала ему, что отца сбила пьяная девчонка, не справившаяся с управлением дорогущего «Ьехиза».
— …А опер нам сказал, что расследование установило, что у отца сердце остановилось прямо на дороге. И девица эта уже на мертвого наехала. — Наташа сжала кулачки. — Конечно, тот, кто своей подстилке эту тачку подарил, тот и в милиции отмазал…
— Как, ты сказала, фамилия того опера, который дяди-Сашино дело вел? — поинтересовался Пржевальский-младший.
— Рублев, старший оперуполномоченный капитан Рублев. Только я не говорила. — Наташа бледно улыбнулась. — Я тебя, Колька, всю жизнь знаю и сколько знаю — ты никогда ничего не забывал.
— Ага, — Николай тоже улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, успокаивающая. Потом он скорчил страшную гримасу и трагическим шепотом провыл: — Отдавай назад моего медвежонка!
Невзирая на тяжелую утрату, Наташа Ивлева тихо прыснула — она вспомнила, что, когда ей было лет пять, она забрала у Николая, к тому времени солидного пятнадцатилетнего джентльмена, забавного лохматого медвежонка. Это было ее едва ли не самое первое связное воспоминание. Николай тогда очень сердился: медвежонок был ему чем-то дорог, но потом остыл и никогда больше не вспоминал об этом. И вот, через семнадцать лет…
— Товарищ оперуполномоченный Рублев? Здравствуйте. Это Пржевальский Николай Сергеевич. Петр Иванович должен был вас предупредить… Очень хорошо. Скажите, пожалуйста: почему заключение экспертизы по делу Ивлева не доступно? Не знаю, сказали, что его нет. А кто проводил вскрытие и сделал заключение? Странно, он утверждает, что этого не делал… Вы знаете, товарищ Рублев, по-моему такое поведение называется двурушничеством… Хорошо, пусть вам будет стыдно…
…Когда через полгода посадили не только юную любовницу директора крупного банка, но и ее патрона за попытку подкупа должностных лиц, в СМИ появились статьи о принципиальности следственных органов и прокуратуры. Действия старшего оперуполномоченного Рублева и следователя прокуратуры Синявского оценивались как смелые, решительные и волевые. МВД и прокуратура развернули могучую PR-кампанию, которая должна была показать неподкупность и верность закону обеих структур. Общего ликования не разделяли только сами виновники торжества. Рублев и Синявский почти одновременно легли в больницу с диагнозом «нервное истощение». Рублев не мог спать, так как в темноте он снова и снова видел окровавленных жену и дочь, у которых, прямо на его на глазах, медленно отрезал куски тела страшноватый тип по кличке «Ежов». Прокурор же Синявский плохо переносил свой кабинет да и любое замкнутое пространство после того жуткого отпуска, который он провел в чьем-то подвале…
— Прикинь, брателло, это ж надо было, такой прикол…
— А че?
— Да тут одна сикаряха баклана даванула…
— Ну?
— Че ну? У сыкухи — папик при делах. От ментов отмазал, и типа все в шоколаде!