— Что смешного?
Она кладет руки на мою голую грудь, и я обнимаю ее.
— Ничего. Я просто счастлив, что ты здесь.
Никто никогда не приходит ко мне домой, ни мои братья, ни другие женщины, с которыми я трахался в прошлом. Джейн - первый человек, которого я привел сюда, и мне нравится, что она в моем доме. Мне приятно делить с ней свое пространство.
Я вспоминаю о наручниках и смотрю на ее запястья. Они не кровоточат, но кожа покраснела. Утром на них появятся синяки. Утром я куплю шелковые наручники и, возможно, несколько других игрушек. Будет весело играть с Джейн, но мне неприятно видеть, как ей больно.
— Где ключи?
Она моргает, на мгновение смущаясь, потом улыбается.
— В моей сумке.
Я скатываюсь с кровати и нахожу ее сумку. В ней так много вещей, что я вытряхиваю все и хватаю связку ключей. Я отстегиваю наручники и потираю ее запястья.
Мои мысли возвращаются к разговору с Домиником, и улыбка исчезает.
Ты влюблен в нее.
Мой желудок переворачивается, сердце бешено колотится. Я не люблю ее, она мне нравится, меня влечет к ней. Конечно, между этим есть разница, верно?
Я вздыхаю, чувствуя себя идиотом, пытаясь заглушить свои чувства, прекрасно понимая, что отрицание их не приведет ни к чему хорошему.
— Ты в порядке? — Спрашивает Джейн, ее голос мягкий и возвращает меня в настоящее.
— Никогда не было лучше. — Я чувствую, как мой член снова твердеет. Я собираюсь снова взять ее сегодня вечером, но сначала ей нужно принять душ и еще раз поесть. — Болтушка, давай приведем тебя в порядок.
Я встаю и протягиваю ей руку. Когда она кладет свою в мою, я поднимаю ее и веду в ванную, обхватывая рукой ее талию, чтобы она не упала.
Должно быть, наш секс тоже был для нее напряженным, потому что она спотыкается, когда я веду ее в ванную. Я включаю воду, и брызги бьют с трех сторон. Вода теплая, и я намыливаю руки, чтобы смыть пот и секс с наших тел.
Я беру полотенце и вытираю ее насухо, затем Джейн подходит к шкафу и выбирает одну из моих рубашек. Она великовата и прикрывает ее задницу, но ее длинные ноги выставлены на всеобщее обозрение. Я не могу не вспомнить эти ноги, обхватившие мои плечи, побуждающие меня двигаться быстрее, сильнее.
Господи, помоги мне.
Клянусь, эта женщина станет моей смертью. Не помогает моему члену утихнуть, и то, как она собирает все эти пышные черные волосы в хвост. Мне хочется схватить ее и держать, пока я беру ее сзади.
Я натягиваю треники и не надеваю футболку, когда подхожу к ней. Ее взгляд встречается с моим, а затем опускается на мою грудь, и она краснеет, и я вижу, ее белые зубы, впивающиеся в нижнюю губу.
Мне нравится, как она напрягается рядом со мной.
— Что случилось, принцесса?
Она ухмыляется, ее зеленые глаза искрятся весельем, а белые зубы ослепительно улыбаются мне.
— Ничего, — хихикает она, — я никак не могу привыкнуть к тому, что ты голый.
— Я не голый.
— Ну, ты полуголый. — Она почесывает щеку, бросая взгляд на окно, на кресло в углу комнаты и куда угодно, только не на меня.
Джейн - яростная, уверенная в себе женщина, но мое тело греет осознание того, что мое присутствие настолько сильно влияет на нее, что она избегает моего взгляда.
— Проголодалась?
Она стонет.
— Я снова умираю от голода. У меня сегодня был сумасшедший день.
— Расскажи мне об этом, — говорю я, пока мы идем на кухню. Я знаю, что произошло, и я был зачинщиком этого. Но ей это знать не обязательно.
— Родригес, — говорит она мне, забыв, что упоминала о нем в машине. — Его нашли в ужасном состоянии сегодня утром.
Я притворно сочувствую, хмурясь и сужая глаза.
— Это очень печально. Как он?
— А?
— Как Родригес?
— Поскольку я не слышала ничего другого, полагаю, он все еще без сознания.
— Как ты думаешь, он очнется?
Она покачала головой.
— Сомневаюсь. Ранее врачи говорили, что у него может быть мертвый мозг, но это все, что я знаю.
Я разбиваю яйца в сковороду, посыпаю щепоткой соли.
— Бедный парень.
Джейн бросает на меня подозрительный взгляд.
— Знаешь, для человека, который ненавидит Родригеса до мозга костей, ты слишком сочувствуешь ему.
Мои губы дергаются. Она поймала меня на этом.
— Было бы грубо с моей стороны не притвориться, что мне его жаль.
Она усмехается.
— Маркус, ты...
— Не хочешь ли ты выпить чашечку кофе, пока я приготовлю нам что-нибудь поесть? — Спросил я, прервав ее. Если она задаст этот вопрос, то у меня не останется выбора, кроме как солгать ей, а это меня не устраивает.
Рассказать ей правду о Родригесе - тоже не вариант. Джейн могла его недолюбливать, но она все еще коп. Причем хороший коп, и она не хотела бы, чтобы ее коллеги пострадали.
— Нет, но спасибо за предложение. Я не смогу заснуть, если выпью кофе ночью. В любом случае, Тейлор кормит меня им каждый день на работе.
Я заканчиваю готовить наш энергетический перекус - яичницу на тосте. Я убираю тарелки на остров, беру из холодильника бутылку апельсинового сока и наливаю каждому из нас по стакану.
Джейн берет вилку, на ее лице появляется улыбка.
— Спасибо. Это выглядит почти слишком вкусно, чтобы есть.
Я опускаюсь рядом с ней.
— Не преувеличивай, ты меня смущаешь.
Она откусывает от яичницы и стонет.
— Черт. Не могу понять, то ли это так вкусно, то ли я просто очень проголодалась.
Я откусываю от своей.
— Это просто очень вкусно, как и то, что ты ела до этого. Я хороший повар.
— Конечно, хороший, — соглашается она, хихикая, прежде чем откусить кусочек тоста.
— Что будет дальше, когда Родригеса снимут? Тебя снова возьмут в дело?
Она поднимает свой стакан с апельсиновым соком и подносит ободок к губам.
— Не могу сказать. Это зависит от того, что решит шеф Смит в понедельник.
Я могу помочь с этим. Но я не говорю ей об этом. Ей не нужно знать о том, за какие ниточки я дергаю за кулисами. Мы доедаем, и я мою посуду, когда вспоминаю о вчерашней встрече с Домиником.
— Ты ничего не рассказала мне о своей семье.
Она обхватывает меня сзади и кладет голову мне на спину.
— А что с моей семьей?
Я пожимаю плечами.
— Ты никогда не говорила о своих родителях.
— О, это. — Ее хватка ослабевает, и она отступает назад. Я бросаю тарелку, которую держу в руках, вытираю руки полотенцем и поворачиваюсь к ней лицом.
Джейн опускает взгляд и мгновение колеблется.
— Они мертвы. — Она делает несколько глубоких вдохов и поднимает глаза, чтобы встретиться с моими. — Я говорю тебе это только потому, что доверяю тебе. Моя мать умерла, когда родила мою сестру. Мой отец был... убит.
Мое сердце болезненно вздрагивает.
— О?
— Он был полицейским, — ответила она, ее голос дрогнул. — Его застрелили, когда он расследовал дело каких-то плохих парней. Я не знаю всей истории, но я поступила в полицию, чтобы выяснить, почему он должен был так умереть.
— Мне жаль, — это все, что я говорю. Мне жаль не только потому, что ее отец был убит. Мне жаль, потому что у меня есть ответы, которые ей нужны, но я не собираюсь давать ей ни одного из них. Чем больше она знает, тем опаснее становится, и будь я проклят, если сознательно подтолкну ее к еще большей опасности, чем та, в которой она уже находится.
Она пожимает плечами.
— Это не твоя вина.
— Нет, но все равно, мне жаль.
По ее лицу скатывается слеза, скрывая улыбку. Я вытираю влагу и притягиваю ее ближе, прижимая наши тела друг к другу. Мой желудок скручивается, лед покрывает вены. У меня разрывается сердце от того, что я вынужден скрывать от нее правду, но только так она сможет выжить. Поскольку ее отец умер в ночь операции, мы так и не узнали, почему он пытался обокрасть нас и кто его убил.