— Значит, тебя воспитывали незнакомые люди?
Он откинулся на локти.
— Мои домашние были моими опекунами. Хорошая пара, я полагаю, но я никогда не чувствовал себя своим. Я никогда не был частью их семьи, даже в качестве ответственности.
Это так много объясняет о человеке, которым он стал. Неудивительно, что он чувствует себя так плохо подготовленным для ухода за ребенком.
— Какой трудный, холодный путь взросления.
— Думаю, это было не так уж плохо. То, чего мне, возможно, не хватало в любви, они восполняли привитием дисциплины. Я был идеальным учеником в классе или на поле.
Дисциплина и только, но нет любви, никакого тепла. Её сердце отчаянно потянулось к маленькому мальчику, который вырос один, а теперь неожиданно взвалил на свои плечи всю тяжесть страны.
— Как думаешь, ты останешься? Станешь новым эмиром?
Рашид вздохнул.
— Я не уверен, — честно признался он. — Мой отец предпочел не говорить мне ничего из этого, я думаю, что, в конце концов, он ценил свою свободу, и он не собирался заставлять меня играть роль, которую, как он знал, сам избежал. Либо так, либо он решил, что одного покушения на мою жизнь достаточно.
— Это опасно? — Спросила Тора.
— Карим говорит, что нет. Очевидно, чем дольше правил Малик, тем большим шутом он становился, заинтересованный только в удовлетворении своих собственных аппетитов. Все знают, что последние три десятилетия были потрачены впустую. Люди хотят перемен.
Рашид уставился куда-то вдаль. Зачем он все это ей рассказывает? Но каким-то образом облечь это в слова помогло. Каким-то образом ее вопросы помогли. Остался бы он? Каджаран нуждался в помощи, он многому научился за последние несколько дней, но был ли он тем человеком, который мог изменить судьбу страны? Золтан будет здесь завтра, чтобы дать ему совет, но в этом не будет необходимости, если он решит уйти.
Мог ли он просто уйти?
И снова его взгляд был прикован к линии гор, протянувшихся через пески, и он подумал о словах, которые Карим произнес в офисе в Сиднее, казалось, целую вечность назад, словах, которые тогда не имели для него смысла, словах, которые теперь звучали в его голове как барабанные удары его сердца.
— Куда ты идешь? — Спросила она, когда он поднялся на ноги и направился к пескам, которые лежали за зеленой каймой.
— Просто кое-что нужно сделать, — сказал он, прежде чем ступить с травы на песок, чувствуя, как хруст тонкой поверхности уступает место вечным горячим песчинкам каджаранских песков. Любой, кто посмотрит, подумает, что он сумасшедший, Тора, безусловно, должна считать его сумасшедшим, но ее сердце колотилось, когда он шел, чувствуя, как песчинки проникают между пальцами ног и царапают подошвы. Когда он отошел достаточно далеко, он остановился и наклонился, чтобы набрать горсть песка и пропустить его сквозь пальцы, пока теплый воздух пустыни наполнял его легкие, а ветерок теребил его рубашку, нашептывая тайны веков. Он повернул голову, чтобы послушать, и обнаружил, что его взгляд устремлен на пустынные равнины, туда, где вдалеке возвышались голубые горы, и, с дрожащей вспышкой ощущения, он увидел цвет своих глаз в дальнем диапазоне, и тогда он почувствовал это, сердце Каджарана бьется в его сердце и душе.
И он почувствовал, что он был частью этого места.
Он был дома.
Его кожу все еще покалывало от чудовищности откровения, он повернулся обратно к оазису. Она смотрела на него. Теперь он все понял, и хотел рассказать Торе, поделиться этим с ней, потому что каким-то образом он знал, что она все поймет.
Он нахмурился, потому что там, где он ее оставил, собралось больше людей. Они поклонились, когда он подошел ближе, призывая на него благословения и желая ему всего наилучшего, их глаза были полны надежды, в то время как Тора стояла среди них, ее прекрасное лицо светилось улыбкой, которая согревала его вновь обретенную душу.
Дети были менее нерешительными, чем их родители. Они подбежали к нему, желая коснуться его руки, и он знал, что не заслуживает такого приема. Он и не знал, получится ли из него хороший лидер, но народу Каджарана он необходим, и он постарается.
Цена неудачи была слишком высока.
* * *
Их возвращение в Старый дворец прошло подавленно, Рашид погрузился в свои мысли, наблюдая, как пустыня отступает перед лицом города. Карим приветствовал бы его решение, он знал, что тот тут же бросился бы выполнять планы коронации, которые он уже наметил. И все же он задавался вопросом, было ли это правильным решением.
— И что ты собираешься делать с дворцами? — Спросила Тора. — Если, конечно, ты не планируешь обзавестись собственным гаремом.