Перед дверью уже фыркали первые лошади. Охотники наконец-то вернулись. Мои ноги буквально одеревенели на холодной лестнице, и так, не сгибая коленок, я отправилась приветствовать их.
Узкий внутренний двор замка был полон людьми, лошадьми, собаками и поклажей. Оруженосцы бегали с охотничьим оружием и плащами между фыркающими конями, батраки то и дело появлялись с огромными охапками сена в руках к конюшне у ворот замка, где возле железных кормушек друг подле друга были привязаны лошади, которым приносили корм. Три мальчика-конюха пришли из крохотной квартиры, расположенной над конюшней, и прилежно помогали наполнять кормушки сеном и наливать в лотки воду испытывающим жажду животным. В башенке часовни раздавался звон колокольчика — особая гордость моего духовника: то был призыв к вечернему богослужению, которое патер сегодня должен был проводить один. Для охотников были приготовлены пиво и жаркое.
Над нами уже сверкали на ясном небе первые звезды, солнце едва скрылось за центральной башней замка и забрало с собой все тепло.
Гизберт, десятник охраны замка, подошел ко мне и согнулся в поклоне.
— Приветствую тебя, госпожа! Охота была удачной, это видно по нашим гостям, не так ли? Там, сзади, лежит наша добыча, идите взгляните сами.
Он протянул мне свою руку и провел меня через множество людей к колодцу, где была свалена в кучу добыча. Стоял резкий запах крови, помета и сырого меха. Кровь каплями стекала на снег и светло-красным светом блестела под качающимися фонарями. Запах крови волновал и возбуждал меня. Между тушами возвышались рога крупного оленя, кабан, из шеи которого еще вытекала кровь, висел над самцами косули, один из охотников сбросил с крюка связку фазанов. Остекленевшие глаза вспыхнули в последний раз, перед тем как их закрыло разноцветное оперение.
Острый запах дичи овладел моими мыслями, у меня потекли слюнки. Какое блаженство в декабре вволю набить желудок мясом, жирным соусом, свежеиспеченным хлебом — весной, вновь заложив руки за спину, я буду стоять в кладовой и ломать голову над тем, как мне прокормить людей до нового урожая. Тогда у детей от голода вновь вздуются животы, а их матери с покрасневшими уголками рта и запавшими глазами придут к воротам замка просить милостыню… Но я как можно быстрее отогнала от себя эти мысли. Сегодня стоит насладиться этим изобилием до последней крошки.
Я быстро прикинула, хватит ли на всех двадцати пяти буханок хлеба, которые мы испекли утром, и не следует ли мне захватить из кладовой еще и яйца. С тех пор, как лиса на прошлой неделе устроила в курятнике кровавую бойню, расход яиц для этого праздника был ограничен, и только Эмилия получала по утрам сладкий желток, размешанный в каше. С наступлением весны я не смогу купить ни одной курицы-несушки… Пока мой взгляд блуждал по добыче охотников, я подсчитывала количество гостей, которых мы должны разместить за столами. И тут я увидела нечто, что заставило меня остолбенеть на некоторое время: между тушами животных, под самцом косули находился человек! По крайней мере то, что было связано веревками по рукам и ногам, обладало человеческими формами.
— Ну, госпожа хозяйка, какова наша добыча? — прогремело за моей спиной, и я обернулась. Позади стоял, широко расставив ноги, одетый в тяжелую шубу мой отец, Альберт Аквилла, вольный граф Зассенберга, хозяин этого замка, принимающий в гости общество охотников. Глаза его сверкнули при виде замаранной человеческой фигуры у наших ног, которую он пнул ногой.
— Можешь себе представить, что кто-то осмелился браконьерствовать в наших лесах? — спросил он, поглаживая бороду. — Браконьер в моих лесах! Он даже попытался убить господина Вальдемара, когда мы застигли его на месте преступления! Ну, уж мы на него и поохотились, гоняясь на лошадях по лесопосадкам и болотам. Чуть не загнали его насмерть, как паршивого кролика…
Он плюнул на несчастного и, тяжело ступая, пошел прочь.
Я взглянула на нагого браконьера, лежащего предо мною на окровавленном снегу. Слюна отца попала на его обледеневшие волосы и скатилась на расцарапанную в кровь щеку. Да и был ли он жив? Кем бы человек ни был, он поплатится за свои действия жизнью. Как дочь вершителя правосудия графства Зассенберг, я знала, что пойманный на месте преступления браконьер не имеет права рассчитывать на милость, независимо от того, толкнул ли его на преступление его собственный голод или голод всей его семьи. Наказание было суровым — от денежного штрафа до отсечения рук. Не далее как год тому назад, прошлой зимой, отец привел это наказание в исполнение, лишив рук своего крепостного на рыночной площади, согнав туда народ из близлежащей деревни. Кара имела показательно-воспитательное значение. И каждый в крепости знал, что господин казнит своих пленных не сразу, а как бы нарочно отодвигая страшный час. В подвале крепостной башни имелась комната со множеством приспособлений из железа, кузнечным горном и батраком, умевшим с помощью щипцов и кандалов добиться правды от самого закоренелого преступника. Некоторые утверждали даже, что и сам граф буквально упивался мучениями своих жертв. А для меня он был всего лишь жестоким судьей, пытавшимся с помощью телесных наказаний воспитать своих подданных. И здесь, в одиночестве северо-западной части рейнских сланцевых гор, любому могли прийти в голову мрачные мысли — судебный исполнитель учил их всех смерти. Вот и этот браконьер, сильный, крупного телосложения, еще познакомится с моим отцом…
Когда я хотела склониться над ним, из башни неожиданно вышла Майя и схватила меня за руку.
— Это дело графа, отойди от преступника! — зашипела она и потащила меня по снегу к большому залу, где уже собралось общество, готовое занять места за столами. После большого глотка медового вина, которое протянул мне наш оружейный мастер господин Герхард, я направилась к очагу — следовало следить за котлами и подгонять ленивых служанок.
Во дворе тем временем батраки под громкое улюлюканье сдирали шкуры с убитых животных и потрошили их, перед тем как жарить до хрустящей корочки на спешно сооруженных решетках. Из кухни доносились многообещающие ароматы. Вспотевшие служанки взад-вперед сновали с блюдами, наполненными чечевичной и пшеничной похлебками, дабы усмирить самый первый голод гостей.
Чан с пивом с помощью лебедки двое мужчин поднимали наверх, где черноволосая Марта беспрерывно окунала свой ковш в пенящийся напиток, наполняя кружку за кружкой.
В кухне в самом большом медном ковше с полудня клокотал питательный суп, который еще нужно было попробовать на вкус; срочно готовился гарнир к мясу. Пекарь с пунцово-красным лицом лепил последние лепешки из ржаной муки, которые его помощник жарил до румяной корочки на большой сковороде. На эти лепешки те, кто знал в этом толк, клали, согласно обычаю, нарезанное кусками мясо. Я нервничала: все ли сделано, чтобы отец остался доволен? Под одним капюшоном я узнала управителя города Аахена… Я пыталась дотянуться до подвешенной подставки с ложками для гостей и поймала забегавшуюся служанку за косу, чтобы она почистила мне ложку. Две кухонные девушки резали морковь. Подогревался очередной большой котел, рядом с ними кухонный юноша без малейшего удовольствия перебирал горох и бобы. Разозлившись, я прогнала его. За приготовлением нежных соусов я наблюдала сама. Пряности хранились в закрытом ящике в кладовой, и я выдавала их, тщательно взвешивая, — слишком много было своровано их в большой кухне. Дурманящий запах корицы и муската буквально ударил мне в нос, едва я открыла крышку. Из коричневого мешочка на чашу весов я высыпала маленькие твердые перчинки и взвесила их. Да, сегодня их должно быть больше… С благоговением кухонная девушка приняла перец, чтобы под моим присмотром растолочь его в ступке. Тем временем я быстро взвесила соль для супа и из другого мешочка вынула мускатный орех. Х-ммм, что за аромат! Для всего этого имелась медная терка, которую я купила у торговца пряностями и специями, хотя мой отец громко выражал свой протест против этой покупки. На мое возражение о том, что без терки мускатный орех сложно употребить в пищу, он лишь раздосадовано повернулся и пошел прочь.
В углу на пол опрокинулся котел с содержимым. Радегунде, кухарка, с криком начала искать виновного — сегодня вечером блюда из плодов фенхеля не будет. Я вздохнула тайком. Отец был прав — судя по неразберихе на кухне, мое намерение участвовать в охоте, по сути, было неразумным… Радегунде с раскрасневшимся лицом и угрожающе поднятым черпаком одну за другой допрашивала девушек. Я увидела также, как один из юношей, служивших на кухне, проскользнул сквозь дверь и исчез во дворе. Я отвела глаза в сторону и принялась успокаивать кухарку, одновременно размышляя, чем можно заменить фенхелевый мусс.