Эти гребаные нашивки, похожие на чешую, умудрялись раздражать кожу даже сейчас, когда Катя опустилась на диван в ожидании вердикта. Сквозь тонкую ткань буквально впились в кожу ягодиц и задней поверхности бедер. О ее комфорте мало кто заботился при выборе платья, все, что от него требовалось, – красиво и богато выглядеть в прямом эфире. А Катя должна была улыбаться как счастливица, которой довелось надеть такую красоту.
Настроение было настолько подавленным, что Катя лишь отметила рассеянным взглядом, кто в чем сегодня одет и как причесан. Утренний удар, казалось, усыпил в ней женщину, которая обладала уникальным даром радоваться простым вещам и восхищаться красотой. А ведь эта экзекуция еще не закончилась. Наоборот, только предстояла.
От приклеенной улыбки сводило скулы, но другого выбора не было. Операторы помнили ее утренние слезы и держали на прицеле всех пяти телекамер. Лишь на пятнадцатой минуте поняли, что никаких эмоциональных срывов от нее не дождутся, и почти с разочарованием сфокусировались на других участницах.
А потом появился Акслер, который долго толкал свою речь, непонятно, почему именно на публику, если ее можно было отснять за кулисами. И все повторилось, как в прошлые разы. Эмерли получила сапфир, который, согласно формату шоу, с каждым разом был все больше. Они долго изображали на камеру страсть и поцелуй, от которого сердце едва не разорвалось.
Кажется, Катя покинула зал одной из первых, как только прозвучал гудок, ознаменовавший окончание прямого эфира. Ей не хотелось пить шампанское и общаться с девчонками.
- Катя! Подожди, что с тобой? – закричала вслед Виолетта. – Ты куда?
- Оставь меня в покое! – огрызнулась Катя.
И вновь тот же самый сценарий: боль, достигшая своего экстремума, дрожащие ноги, почти театрально опустившие свою обладательницу на колени у дверей темного номера. Не было сил зажечь свет и добраться до кровати.
вету от Мастера Штейра, подлежащему неукоснительному исполнению... и, как и большинство подобных, ценному и упростившему жизнь.
Лишь один вопрос не давал ей покоя. И утро субботы, которое могло начаться с приятного пробуждения, а не состояния полной моральной разбитости, он сделал еще тяжелее и депрессивнее.
Почему после всего, что произошло, Соколов оставил ее одну? После того как в буквальном смысле растоптал до состояния полной недееспособности, заставил потерять связь с реальностью и практически зависнуть на тонких канатах между преисподней и эдемом?
Испугался? Полноте, при всей романтизации происходящего Ася не была столь наивна, чтобы примерять на этого хищного волка шаблоны из глянцевых журналов и женских романов. Может, она сама попросила его уйти в порыве боли и отчаяния от пережитого ею унижения? Вряд ли. В тот момент ей хотелось исчезнуть, раствориться, лишиться памяти, чувств и эмоций... но уж точно не остаться наедине с этим разрушением.
Что будет, если нежный цветок, укрытый от холода, пусть даже оконными стеклопакетами, лишить этой защиты? Зависит от времени. Да, его можно вынести на мороз на какое-то время и даже оборвать листья, защищающие цветоносы, но потом обязательно укрыть и отогреть. С экзотическими орхидеями часто так поступают, когда те отказываются цвести. Устраивают им стрессовую обстановку без полива и доступа света. Цветут после этого все без исключения, Ася сама так делала.
Но это растения! Красивые, экзотические, но растения! Как можно поступать с людьми подобным образом?!
Она согласилась на все это сумасшествие, почему-то свято веря, что после того, как все закончится, ее отогреют и успокоят. Черт, ей не нужны были от него сюсюканье и фальшивое заламывание рук с безуспешными попытками скрыть триумф во взгляде. К подобной фальши она привыкла за свою жизнь настолько, что могла распознать ее на интуитивном уровне. Не нужны были раскаяние и обещание купить шмотку или ювелирную побрякушку в качестве компенсации. Даже слов ей было не надо. Пусть молчит и не смотрит ей в глаза, пусть витает в своих собственных слоях атмосферы, но только рядом! Ей будет достаточно тепла его тела, даже если расстояние между ними будет измеряться метрами... главное, чтобы он не покидал пределов спальни!
Но нет. Соколов оставил ее одну разбираться с собственным срывом. Не сбежал, словно испуганный школьник, взорвавший петарду у кабинета директора. У него было все под контролем. Просто оставить Асю сходить с ума на грани сна и яви было частью его плана.
Что с того, что сразу после унизительного ползания в его ногах она уснула? Эта шокирующая гимнастика отняла у нее столько сил, что не только руки и ноги не слушались, сознание ушло в глубокий нокаут. Смутно помнила, что Соколов распустил ремень на ее шее, нес на руках, укладывал в постель. И только одно четкое воспоминание резало, словно ножом: его слова.