домой – или, по крайней мере, в то место, где мы ночевали последние несколько недель, – а
затем пойти на ночевку в дом моего друга Бобби. Я терпеть не мог находиться там, когда у
матери были посетители, поэтому прятался так долго, сколько мог. Она была обычно пьяна,
под кайфом любого наркотика, которым с ней расплачивались за прошедшую ночь. Я
надеялся, что она спала, но в тот день она бодрствовала и сидела в гостиной на потрепанном,
оранжевом диване, к которому я знал, лучше не приближаться. Никогда не забуду этого…у
нее в руке была сигарета, а на лице – густой макияж, но ее красная помада немножко
размазалась с одной стороны, как будто она уже занималась своими клиентами этим днем.
Когда она похлопала по месту рядом с собой, я не шевельнулся, и тогда она прищурилась, и я
знал, что это означало. Я быстро скакнул в росте, но мне все равно было тринадцать, а она не
только была выше меня на несколько дюймов, но и у нее были ногти, которые могли
разорвать кожу. Поэтому я сел на убогий, грязный диван и положил руки на свои колени. Она
не спрашивала, как прошел мой день, что не стало ничем новым, но она подарила мне самую
большую улыбку, которую я вообще видел от нее, и сказала, что у нее для меня сюрприз.
«Хороший сюрприз?» – спросил я. «Ох, Дилан», – сказала она. – «Замечательный сюрприз.
Твое лицо будет разбивать сердца. И кошельки».
В горле пересохло, как будто все еще дышал парами ее дешевых сигарет, поэтому я
замолчал, чтобы сделать большой глоток воды из бутылки, которую Эйс достал из корзины.
Он все еще смотрел на меня насторожено, но в его глазах было что–то еще, какая–то эмоция,
которую я не мог разобрать, но у меня не было времени подумать об этом. Я должен уже
просто избавиться от всего.
– Ну, как и любой ребенок, услышавший слова «замечательный сюрприз», я подумал,
что, может быть, мое везение изменится. И оно изменилось, вот точно. Но замечательный в
моем языке означало совсем не то, что означало для моей матери. Она сказала, что я всю
свою жизнь прожил за чужой счет, и пришло время отрабатывать содержание. Что я мог
принести больше денег за час, чем она могла за ночь. Поэтому пришло время мне приступить
к работе, и я начинал прямо сейчас, – я с трудом сглотнул и произнес. – Я помню то тянущее
чувство в животе, когда я понял, о чем она. Я все еще чувствую, как ее ногти впились в мою
ногу, когда мужчина, ждущий в спальне, вошел в гостиную. Я пытался удрать, но она
удерживала меня, а когда я практически освободился, она использовала мою футболку, как
пепельницу. Боль от того ожога дала тому мужчине время, чтобы потянуть меня за запястья,
а затем он затащил меня – она позволила ему затащить меня – в спальню. Там был только
матрас на полу, и он швырнул меня на него, закрывая пинком дверь. Его дыхание пахло
протухшими яйцами, и он продолжал прижимать меня, но я сопротивлялся…я так сильно
сопротивлялся. Я слышал, как моя мать колотилась в дверь с криками, чтобы я заткнулся, но
парень запер ее, поэтому я застрял там, слезы текли по моему лицу, пока я пытался
вырваться.
– Умоляю, скажи, что ты сбежал, – прошептал Эйс, а когда я встретился с его
взглядом, мне показалось, что он даже не осознавал, что сказал это вслух.
– Был момент, когда я подумал, что он заберет лучшую часть меня, и я бы позволил
ему. Не потому что хотел, а потому что не мог больше физически сопротивляться ему.
Поэтому я прекратил шевелиться, прекратил бороться. И ты знаешь, что он сделал? Он встал.
Он расстегнул молнию на своих штанах. Он снял их. И в тот момент во мне что–то щелкнуло.
Какой–то огонь разжегся в моем теле, и я знал, что смогу убежать. И не было важно, что для
этого потребуется, не было важно, что я умру, пытаясь сбежать… Я больше не собирался
прожить ни одной секунды в этом месте, и я не позволю пьяному наркоману–педофилу надо
мной победить. Поэтому когда он вернулся обратно на матрас, я позволил ему лечь поверх
меня. И когда он устроился на мне в правильном положении, я потянулся вниз между его ног
и смял его так сильно в своем кулаке, насколько мог. Его глаза закатились до затылка, и он
заорал от боли, что заставило меня только жестче сжать его. Я бы мог вырвать его, но на этом
бы все не закончилось. Мне нужно было сбежать, поэтому я отпустил его, а когда он