Он смотрит на Миртл, сидящую в первом ряду, стыдливо уводящую взгляд в пол и понимает всё без слов. Джейкоб пребывает в тесном футляре тихого ужаса. Спуск в ад предоставило ему белокурое создание с прозрачным, чуть печальным взглядом и красивым изгибом припухлых губ. То, которой он вручил своё кровоточащее сердце на блюдце. Но, к сожалению, оно лишь сожрало его, не отдав ничего взамен, кроме пустых обещаний.
Она же думала, что будет испытывать стыд, боль, как минимум вину за свой донос. Но мир не рухнул, земля не разверзлась, сердце не ухнуло вниз. Кто бы мог представить?
Джейкоб чувствует себя униженным, раздавленным и сломленным. И последняя мысль, перед полным исчезновением его личности, загорается яркой, но недолговременной звездочкой – Миртл сдала и Барта. Как салют взрываются все воспоминания, искрами исчезая в тёмном небосклоне дурмана. Последние секунды Томпсон чувствует себя полнейшим ничтожеством, и от этого испытывает сильнейшую ярость. Но сделать юноша больше ничего не может и уже никогда не сможет. Он пытается что-то сказать, но его язык, тяжёлый и ватный, присох к нёбу. Кажется, будто действие маминых таблеток затянулось, но теперь от них нет никакого удовольствия.
2220 год
Теперь он не смотрит на Миртл так проницательно, как было в последний день его сознательной жизни. Тот взгляд девушка запомнила навсегда. Его взгляд давно потерял фокус, стал пустым, пустее всех пустот, а глаза больше напоминают глаза фарфоровых кукол или шизофреников.
«Привет, Джейкоб», – улыбается Миртл, сидящая напротив него. Она начинает рассказывать ему о прошедшей неделе, о новостях, о её новых друзьях; её рассказы доходят вплоть до того, что Бэйн ела на завтрак. Он молчит, никак не реагируя на её слова. Миртл к этому уже привыкла, она кладёт свои аристократично-длинные пальцы на тыльную сторону ладони бывшего друга. Иногда Миртл кажется, что она влюбилась в него просто потому, что хотела влюбиться, ещё тогда, в юности. Хотела влюбиться против всех правил. Неважно в кого. И чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее Бэйн убеждалась в этом.
Джейк почти потерял рассудок, его состояние ухудшалось ежедневно, Миртл это видела. Не все могут жить в такой грязи и лицемерии, присущей людям, вечно гонясь за неосуществимыми мечтами, идеями, превращаясь в фанатиков, апологетов, медленно слетая с катушек, стирая грани воображения и суровой реальности. В этом мире можно пробиться, лишь идя по головам. И почему бы не воспользоваться доверием уже обреченных бедняг? Там, где Томпсон видел безысходность – Бэйн видела возможности. Да, Миртл правда любила Джейкоба, но её любовь не была настолько сильной, чтобы сводить счёты с жизнью ради друга детства. А риск был велик.
Тем более, Миртл была уверена, что люди – глупые существа, не способные прожить без системы. Если даже у Джейкоба реализовался бы его наивнейший план по началу очередной революции, люди при первой возможности поубивали бы друг друга. Поэтому разрушать столь удобный социальный строй, пусть и навязанный в массы манипуляциями, было бы глупой затеей. Намного легче просто подстроить его под себя. Жаль, не все додумываются.
Мир, ранее казавшийся прогнившим и лживым, меняет своё обличие, когда человек получает над ним хоть малейшую власть. Для Бэйн больше не существует ни света, ни тьмы, контраст которых с детства вдалбливают детям в головы. Имеет значение лишь выгода, которую можно извлечь из любой ситуации. Лишь цена и жизнь, где нужно вынести наименьшие потери при самом плохом раскладе. В каком-то смысле эти двое оба нашли то, что искали. Миртл так и не вышла замуж, и родители не были против. Она построила себе блестящую карьеру. А Джейкоб больше не обязан был хранить правду, хотя вряд ли ему удалось бы ее рассказать.
«Мне очень жаль, Джейк», – кидает на него последний взгляд Бэйн, перед тем, как на мгновение сжать его холодную ладонь и уйти, оставляя за собой шлейф тоски, но и радости от сброшенного с плеч груза.
В это заведение – «Больница: Защитное Солнце» – она вернется в следующий четверг, снова сядет напротив и снова начнёт рассказывать о своей удачно построенной жизни с дотошно-милой улыбкой на лице, будто бы ничего не изменилось за эти 25 лет. Все бабочки в животе подохли, а белая роза засохла.