- Попробуй возьми! Возьми! - грозно крикнул Аника-воин.
Анна Петровна накинула одеяло на лицо мертвого и опрометью выбежала из палаты...
В высоте разорвалась шрапнель с грустным звуком, как будто выговорив: "Па! Дун!"
Шрапнельные пули градом ударили в крышу.
* * *
Юнкера у входа на чердак судаковского дома под утро сменили, и с этой поры смена шла правильно, хотя новые часовые даже не знали точно, зачем именно их ставят: быть может, защищать управляющего и его семью от дворни?
Когда новый часовой устраивался в кресле, из дому выходила Аганька с подносом и, кланяясь, просила откушать; юнкер выпивал стакан вина и закусывал бутербродами.
Четвертого по счету часового Аганька спросила:
- Господин юнкер, а для чего вы у нас сторожите?
- Не приказано говорить. А ты думаешь, зачем?
- Чтобы вина выпить да закусить!
Юнкер рассмеялся:
- Вострая девчонка!
На улице гуркнул автомобиль. Ферапонт отворил ворота и впустил во двор открытую машину со знаком Красного Креста.
Аганька с криком: "Доктор приехал!" - бросилась в дом. Автомобиль остановился у флигеля, перед входом в лазарет. Врач был в военной форме, он направился в лазарет, но распахнулась дверь главного входа, и Аганька закричала:
- Господин доктор! Барыня вас просят к ним сначала зайти. Очень нужно...
Доктор последовал за Аганькой. Она помогла ему раздеться и повела в комнату Анны Петровны. Темные шторы на окнах спущены. Горит один голубой электрический ночник. Анна Петровна поднялась из кресла навстречу врачу и протянула руку для поцелуя.
- Какое счастье, что вы приехали!
- Ну, а как в лазарете?..
- Ах, в лазарете ужас! Там один умер и один выздоровел... А этот Варкин, вы его хорошо знаете, всех на дворе перемутил...
- Вы говорите: Варкин? Не помню. Один, вы говорите, умер и один выздоровел? А сколько всего?
- Там висит список... Кажется, тринадцать или пятнадцать. У меня все перепуталось в голове.
Доктор достал из кармана записную книжку и справился:
- Числится не тринадцать и не пятнадцать, а только одиннадцать. Если один умер, то десять. И вы говорите, еще один выздоровел. Это Варкин?
- Да нет же. Варкин был давно уже на ногах. У него рука в гипсе.
- Те-те-те! Помню. Веселый малый!
- Что в городе, доктор? Когда это кончится? Я совсем потеряла голову...
- Напрасно. Конечно, стрельба действует на нервы. Но у вас почти безопасно. Вот в переулках от Тверской к Никитской - там жарко. Дома прострелены, как решето! Я не мог к вам прорваться. Что я вам советовал: давно надо было закрыть лазарет. Все кругом закрыли, только флаги у ворот висят.
- Все равно стреляют, хотя и у нас флаг Красного Креста... .
В вестибюле доктора ждала Лизавета Ивановна, в белом халате и белой повязке на голове.
- А, здравствуйте, здравствуйте, красавица!
Они вышли во двор и направились в лазарет.
Выздоровление
В передней лазарета доктора встретил Варкин.
- Это ты, Варкин? - спросил доктор, взглянув на руку солдата.
- Точно так!
- Здравствуй, Варкин!
- Здравия желаю, товарищ доктор! Честь имею доложить, что в лазарете все обстоит благополучно. Раненых состоит прежнее число - одиннадцать человек. Свободных коек - одна.
Доктор разделся, покурил, вымыл руки и спросил тихонько Лизавету Ивановну:
- Умер кто? Какое было ранение? Почему Варкин говорит - одиннадцать? Ведь один умер?
- Никто не умер, - своим ровным ледяным голосом ответила Лизавета Ивановна.
- Но я слышал своими ушами от Анны Петровны сейчас!
- У вас есть свои глаза.
- Дайте халат.
Войдя в палату, доктор остановился, окинул взглядом койки и сосчитал: верно, двенадцать коек.
Все раненые, кроме одного, лежали на спине, а этот, с забинтованной головой, лежал на боку; он не то спал, не то прикинулся спящим. Доктор пробормотал:
- Однако у барыни-то невроз.
- Что вы сказали? - спросила Лизавета Ивановна.
- Ничего, это я про себя. Осмотрим ваши перевязки... Начнем отсюда.
Лизавета Ивановна откидывала одеяла. Взглянув на табличку в ногах с фамилией и описанием ранения, доктор делал перевязку и переходил к следующей койке.
- Молодцом, молодцом! Поправляйся! - говорил он каждому.
Не тревожа спящих, доктор подошел к солдату с забинтованной головой. Сквозь старый бинт слегка просочилась кровь.
"Общая контузия газами. Рана в голову. Ефрейтор Чириков Степан. No989. Воинский билет No2759".
Раненый открыл глаза.
- Здорово, Чириков! Как дела? Как самочувствие? Болит? На что жалуешься?
- Здравия желаю, ваше высокородие, товарищ доктор! Благодаря вашим заботам как будто лучше... - твердо ответил Чириков. - Вроде бы мне можно и вставать...
- А ну попробуй, голубчик, сядь. Так, так! Чудесно, чудесно! Поддержите его, Лизавета Ивановна. Спусти ноги, братец... Обопрись на сестру... Ну, попробуй встать... Молодцом! Через недельку я тебя выпишу.
- Да я бы хоть сейчас плясать, ваше высокородие!
- Ну, а ты, Варкин, что? - спросил доктор.
- Да все бы, товарищ доктор, ничего, только третий день будто в лихорадке.
- Мы все в лихорадке. До свидания, братцы...
- Счастливо, ваше высокородие! - ответил Чириков.
Доктор и Лизавета Ивановна вышли из палаты.
Варкин запер за ними дверь и вернулся в палату.
Чириков сорвал с головы повязку и раскланивался во все стороны. Это был Аника-воин.
- Разыграли как по нотам! - сказал Варкин. - Ну, поздравляю! Теперь ты ефрейтор Чириков. Понял свою перемену?
- Рад стараться, товарищ Варкин!
- Носи его имя с честью. Хороший был товарищ! Воинский билет получишь из конторы при выписке.
- Покорно благодарим!
С одной из коек послышались всхлипывания. Все обернулись туда. Плакал раненый молодой солдат. Из темных глаз его по бледному лицу, опушенному рыжеватой бородкой, катились слезы.
- Комедию ломаете! - говорил он. - А Чириков-то умер. Снесли в погреб, кинули без гроба, будто дохлую собаку!
Варкин подошел к молодому солдату и, отирая ему слезы краем простыни, сказал:
- Утешься, Ваня! Гроб мы Чирикову заготовим и похороним с честью.
На дворе зафыркал мотор. Доктор готовился уезжать и уже занес ногу в автомобиль, но раздумал и пошел к главному подъезду особняка: доктор захотел повидаться с Федором Ивановичем.