— Я с вами согласен. Даже знаю место разработок.
— Но там должен быть завод. Плавильня. Это золото необходимо очищать от примесей, заливать в формы, делать слитки с государственным клеймом, иначе оно на рынке не будет котироваться либо потеряет половину своей цены. И кому они будут его поставлять?
— Либо в Корею, либо в Японию. Самолеты летят на восток.
— Самолеты?
— Десять лет назад в глубокой тайге зародился город. Он рос невероятными темпами. Город-ширма. Его кормит лес, пушнина, рыба и уголь. Трудно понять, кому все это надо. На тысячи километров ни души. Хозяйство не может быть рентабельным. Люди там живут странные. Даже не поймешь, при каком строе они живут. У них есть все, кроме свободы. Туда стекаются беглые зэки, люди, находящиеся в федеральном розыске, потерявшие все бомжи и прочий сброд. Этими людьми можно управлять, шантажируя их, держать в узде и заставлять работать. В том числе и на золотых приисках. Но о них знают считанные единицы. Очень грамотное решение. Я был в этом городе.
— И как он называется? — спросил старик.
— Тихие Омуты.
Максим Максимыч достал из-под подушки толстую общую тетрадь и протянул Зимину.
— Это материалы Яши Ильина. Здесь и письма. Деревенька, где отравили жителей, называлась Тихие Омуты. Возьмите. Я в вас верю. Вы посланник. Я и не умирал только потому, что ждал вас. Теперь могу попрощаться с этим светом без сожаления. Я передаю вам самое ценное из того, что хранил в своей жизни. Я уверен, вы сумеете правильно распорядиться наследием Яши Ильина и погибших невинных молодых талантливых ученых. Душегубы не должны оставаться безнаказанными и жить припеваючи.
Зимин не сразу взял тетрадь. Он медлил. Все началось с того, что он хотел побольше узнать о Екатерине Ольшанской, образ которой, по словам соавтора, выглядел невнятным, расплывчатым. Но, стараясь нарисовать для себя портрет женщины, достойной попасть на страницы книги, он залез в такие дебри, из которых уже трудно выбраться. Взять тетрадь для Зимина означало то же самое, что принять заказ на работу. Работу малоперспективную. Речь шла не о каком-то отщепенце, требующем наказания, а о целой мафиозной структуре с сильными властными рычагами. О борьбе с государством в государстве. Зимин не хотел взваливать на себя такую махину, но, видя перед собой немощного старика с мольбой в глазах, он не мог отказаться. Старик назвал его посланцем, ждал его десять лет, верит и надеется. Как же можно встать и уйти, оставив достойного человека умирать с камнем на шее!
Мысль о том, чтобы уйти с тетрадкой, а потом бросить ее в стол и забыть, ему и в голову не приходила. Зимин всегда держал слово, данное самому себе. Его знали как честного парня, не бросающего слов на ветер. Да и слов от Зимина слышали немного. О его жизни, проблемах и характере мало кто знал.
Протянутая рука с тетрадкой упала на постель. Не мог старик долго держать такую тяжесть. На помутневших глазах навернулись слезы. Он терял свою последнюю надежду. У Зимина кольнуло в сердце.
— Я сделаю все, что смогу, Максим Максимыч.
Он взял тетрадь.
Шел седьмой час, Зимин лежал дома на диване и читал тетрадь Катиного мужа. О встрече с Ароном Венгеровым он забыл и вспомнил, когда тот ему позвонил.
— Вы так и не приехали, Кирилл Юрьевич.
— Извините, Арон Ильич. Долго отсутствовал и много дел накопилось.
— Понимаю, вы человек деловой. Сделаем так, я к вам сам заеду. Много времени у вас не отниму.
— Очень удачное предложение. А то я замотался.
Венгеров не заставил себя ждать. Богатый предприниматель, местный банковский воротила, очень влиятельный человек прибыл лично в скромную квартиру помощника губернатора. Правда, о должности Зимина он не знал, считал его частным сыщиком, охотником за головами. Так, во всяком случае, Зимин был представлен Венгерову несколько лет назад, когда банкир решил к нему обратиться с просьбой. Пришлось забыть о своем статусе и самому лично ездить к Зимину.
Усадив гостя в кресло, Зимин предложил ему вина, но тот отказался.
— У меня не очень хорошие новости, Кирилл Юрьевич.
— В каком смысле? Источник новостей я, а вы их получатель. Никаких новостей я от вас не жду. Может быть, в моем отчете есть какие-то погрешности или неясности? Вряд ли. Я не первый отчет в жизни составляю. Клиенты остаются довольны результатами.
— К отчету у меня претензий нет. Пока вас не было в городе, я тоже уезжал. В Хатангу по приглашению прокуратуры. Мы с вами допустили огромную ошибку. Да и не только мы. И суд, и следствие… Одним словом, все!
— Не понимаю вас.
— В Хатанге задержан маньяк-убийца. За ним гонялись несколько лет. Наконец поймали, да еще в момент совершения очередного налета на жертву. Точнее, на подсадную утку, так как женщина была сотрудником милиции. Теперь ему грозит пожизненное заключение. Арестованный в панике. Он дал согласие сотрудничать со следствием и рассказать обо всех своих деяниях при условии смягчения приговора до двадцати лет вместо пожизненного. Ему дали такое обещание, хотя это глупость, приговор выносит суд. Он признался в семнадцати эпизодах. На его совести семнадцать женщин от четырнадцати до сорока трех лет, которых он изнасиловал и убил. Его вывозили на все места, где он совершал свои злодеяния. В том числе и на то место, где была изнасилована и убита моя дочь. Он рассказал следователям все в деталях, что полностью соответствует выводам следственной бригады, которая вела дело по убийству моей дочери. Таким образом, вина с Антона Бартеньева полностью снимается, и факт его осуждения признается судебной ошибкой. Суд, разумеется, сошлется на недоработку следствия и виновных никто не найдет. Эти органы не привыкли признавать свои ошибки. Получается, что Бартеньев говорил правду. Выходя из леса с грибами, он увидел лежащую в траве девушку в крови. В ее груди торчал нож. Он выдернул нож и бросился на шоссе за помощью, а вовсе не пытался бежать. Проезжающая милицейская патрульная машина арестовала парня с окровавленным ножом, особо разбираться сочли излишним. А побег Бартеньева из тюрьмы лишь подтвердил наши убеждения. Вы же помните, на суде Бартеньев отказался от последнего слова. Он уже понял, что его судьба решена. Да и адвокат из него никудышный, не лучше того, что ему предоставило следствие. Вот что случилось, Кирилл Юрьевич, и я счел своим долгом сообщить вам об этом.
В комнате воцарилась тишина. На лбу Зимина выступили капельки пота.
— Мне плевать на ошибки суда, — хрипло заговорил Зимин. — Я не могу простить себе собственной ошибки. Психолог хренов! С первого взгляда, как только я его увидел, мне стало ясно, что этот парень не способен убить человека. Но меня словно закодировали. Три года поисков лишь разжигали во мне ненависть к нему. Я видел перед собой убийцу, а не Антона Бартеньева.
— Что мы можем для него сделать? Готов финансировать любое мероприятие.
Зимин тяжело вздохнул.
— Он там, откуда нет выхода. «Забудь надежду, всяк туда входящий». Вот почему он не мог смириться с несправедливостью, оставить невинно арестованную жену. Жена! Мразь, каких поискать только. И он знал это. Но, испытав на своей шкуре тяжесть обвинения за несодеянное, не мог смириться с тем, чтобы другие испытывали то же самое.
— Деньги многое могут. Неужели не найдется выхода?
— В сумасшедшем доме деньги — это бумажки и фантики. Там другие порядки и понятия. Извините, Арон Ильич, но мне надо побыть одному и подумать.
— Конечно. Я понимаю. Если потребуется моя помощь, можете на нее рассчитывать в полной мере.
Зимин пролежал на диване всю ночь, глядя в потолок. Никаких решений он не принял, выхода не нашел и не верил, что его можно найти. Куда ни глянь, кругом тупик. Сейчас впервые в жизни он сам признал себя преступником. А его суд был пострашнее Верховного. Он сбоев не давал и ошибок не допускал.
Все, что на утро Зимин знал твердо, так это то, что он возвращается в Тихие Омуты.