Ника Иванова
В ОПАСНОЙ ПАУТИНЕ
Пролог
За пять лет до начала основных событий.
Обветшалая комната старого заброшенного дома хранила молчание человека, стоявшего у высокого окна и со злостью смотревшего в ночные небеса. Луна, мерцая где-то в неизведанных далях, как будто нахально насмехалась над ним, намекая, что даже идеальные планы могут полететь в тартарары из-за незначительной мелочи и нельзя мнить себя самым умным на этой земле. А человек упрямо твердил себе, что он не может сегодня проиграть, слишком много крови было пролито, слишком много раз была пересечена черта закона, слишком много потрачено сил, да и цель в этот раз так близка, что кажется достаточно лишь протянуть руку, чтобы ухватить, сжать, сломать. Но упрямый пленник, который сейчас находился в руках умельцев-менталистов в подвале этого заброшенного дома, молчал, храня свои тайны. Сколько лет он гонялся за ним, следил, надеясь выйти на след последнего, кто отделял его от трона огромной Империи. Как же давно мечта взять в свои руки власть в этой стране и указать всем, где их место, не давала спокойно спать ночами. При наличии огромного состояния и кучи связей он так и не смог найти одного единственного человека, точнее, человечка. Маленького, тщедушного и слабого, но способного своим существованием разрушить всё, что строилось годами.
Когда старая дверь скрипнула, впуская высокого смуглого мужчину средних лет, с орлиным профилем и тёмными глазами, в которых, казалось, навечно поселилась южная ночь, тот, кому принадлежала его жизнь, повернулся с надеждой в голубых холодных глазах.
− Ты знаешь, что я хочу услышать, − прозвучал в гулкой тишине звенящий от напряжения голос.
− Простите, мой господин, но мы просчитались, − ответил покаянно вошедший, склоняя голову в знак признания своей вины.
− Что ты хочешь сказать мне? Кирилл до сих пор молчит?
− Он мёртв.
− Эти бараны перестарались? — не сдерживая больше бушующий ураган эмоций, рявкнул мужчина и, сделав пару стремительных шагов, оказался так близко к подручному, что тот кожей почувствовал кипящую от гнева Силу и заметил, как на кончиках тонких жилистых пальцев начали появляться искры.
− Они в этом не виновны. Он сам выжег свой мозг, когда они принялись его взламывать. Он был Повелителем разума, самым сильным менталистом Империи, если не всей Европы. Видимо, сработала его собственная закладка. Даже трое паладинов не смогли ничего сделать, чтобы предотвратить гибель.
− Значит, мы не продвинулись к цели ни на шаг, − процедил сквозь зубы высокий крепкий мужчина, обжигая холодным взглядом убийцу, поклявшегося служить ему до смерти. Усилием воли он погасил всплеск дара.
− К сожалению. Что прикажете делать с телом? Его нельзя оставлять здесь, к тому же на его теле заметны следы пыток. Следователям Имперского Корпуса не составит труда понять, что случилось с Советником Государя.
− Инсценируйте нападение на машину. Тело должно сгореть без следа. Для всех мой старый друг Кирилл погиб в результате покушения врагов. Тем более, что оно было бы не первым, а врагов у него было немерено, − мужчина решительными шагами направился на выход, бросив напоследок своему псу: − Дом сжечь! Следов не должно остаться!
Глава первая
Тени. Они метались вокруг, звали к себе. И сквозь этот серый призрачный круговорот я вновь видел её глаза. Той молоденькой запуганной девушки с чёрными, как ночь глазами, которая не по своей воле стала шахидкой. У неё отняли того, кого она любила и дали неправильную цель. Обманули, воспользовались горем. Не она первая, не она последняя, но я так и не смог забыть ни её, ни мерцающий силуэт того, кто просил за неё. Я почти успел. Почти спас и её, и себя. Ещё несколько минут, и взрывчатка была бы обезврежена, но… Пуля оказалась быстрее моих пальцев. Я так и не понял, как она, эта хрупкая испуганная девушка, смогла меня вытолкнуть из пустого, к счастью, автобуса. Но мне это мало помогло. Я был слишком близко, и яростно взревевший огонь не пощадил меня.
Потом огонь вновь сменяется ночью. Она приходит не спеша, неся с собой успокоение от тоски, от боли, от одиночества. Я помню миг, когда машина, ведомая моей рукой, слетела с моста. Помню дикий визг того, кто убил мою семью. Он умер первым. Я помню, как наблюдал сквозь пелену безумной боли за языками пламени, лизавшими машину, проникавшими внутрь, чтобы забрать меня, окутать своим жаром, своей яростью. Миг, когда всё заволокло огнём, я помню наиболее отчётливо. Может быть, потому, что тогда я умер?
Я ушёл в огне, я вернулся в огне. Вокруг снова была ночь, но не тёмная и бархатная, а тревожная, кричащая чужой болью и тоской. Я открыл глаза и увидел его. Дед. Он тряс меня и плакал. Плакал от радости, что его единственный внук жив. А я смотрел на него и не мог понять, кто он и где я нахожусь. Я умер, и я был жив. А потом было долгое беспамятство и снова глаза Деда. Он всегда был для меня именно Дедом. Я снова увидел его глаза, но в них больше не было надежды. Он знал, что его внук умер. Он знал, что я не он. Не тот маленький девятилетний мальчик, которого он без памяти любил, лелеял и изо всех сил пытался защитить. Но Дед выстоял. И я вместе с ним. Рука об руку, плечом к плечу. Если бы не Дед, быть может, я сошёл бы с ума.