Англия, обязавшаяся оказывать Польше всю возможную военную помощь, с такой же старательностью избегала делать что-либо. Многочисленная и мощная английская бомбардировочная авиация, как свидетельствовали сводки английского министерства информации, ежедневно совершала массированные налёты на Германию, сбрасывая… листовки. На требования в парламенте бомбардировать военную кузницу третьего рейха — Рур, эту, по выражению Гитлера, «ахиллесову пяту» Германии, министр авиации — «мюнхенец» Кингсли Вуд ответил категорическим отказом: «Это же частная собственность!»
Война на Западе была действительно «странной». И не просто странной. Американские газеты употребляли слово «фони», что означает «притворная», «симулированная», «фальшивая», «поддельная», «обманная». И то, что разыгрывалось на западном фронте англо-французскими союзниками, более соответствовало американскому значению этого слова.
Глава четвёртая
1
Во второй половине сентября Щербаков снова вызвал меня.
— Ну как, надумал? — спросил он, едва я переступил порог его длинной и узкой комнаты.
— Пока не надумал, — ответил я, приблизившись к столу.
— Ну и тугодум же ты, — сказал Щербаков, хотя и без осуждения. — А может, в армию рвёшься?
Трое моих редакционных друзей уже были призваны в армию: один строевым командиром — он был, как и я, в запасе, другой — политработником, третий — в военную газету. В течение примерно десяти последних дней мы устроили трое проводов. Один за одним мои друзья утром уходили в штатском, а днём возвращались уже в военной форме, перепоясанные широкими ремнями с портупеями, новенькими кобурами с пистолетами и командирскими сумочками через плечо. Они лихо козыряли удивлённо смотревшим на них сотрудникам редакции, хотя мы и понимали, что скрывается за этим быстрым перевоплощением. Нам было хорошо известно, что в армию призывались не только рядовые, прошедшие недавно службу в рядах Красной Армии и демобилизованные в последние несколько лет, но и командиры запаса, а также политработники. А теперь уже все знали, что соединения Красной Армии вступили на территорию переставшей существовать панской Польши, чтобы взять под защиту советского оружия братское население Западной Белоруссии и Западной Украины, которым угрожало фашистское порабощение.
— Я не хуже и не лучше других, — ответил я Щербакову уклончиво. — Всё-таки полгода командовал взводом.
— Наверно, не хуже и не лучше других, — согласился он, оглядев меня благожелательным взглядом. Немного помолчал, потом снова спросил — А всё же почему ты не хочешь поехать в Германию?
— Я уже говорил, почему. Если забыли, могу повторить.
— Не надо повторять, — сказал Щербаков. — Но ведь обстановка для наших работников в Берлине изменилась.
— Я слышал об этом, — признался я. — Но моё отношение к режиму не изменилось.
— Ух ты, какой ортодокс нашёлся! — насмешливо произнёс Щербаков. — Правительство согласилось изменить своё отношение к Германии, а он, видите ли, не хочет менять своего отношения. Может быть, ты, — Щербаков вдруг сменил насмешливый тон на сердитый, — считаешь, что правительство сделало ошибку?
— Нет, правительство поступило совершенно правильно, — сказал я с подлинной убеждённостью. Всё, что было записано мною за прошедшие месяцы — а печать отражала политическую и дипломатическую обстановку в Европе, может быть, не всегда точно, но в общем правильно, — неопровержимо доказывало, что правящие капиталистические верхушки Англии и Франции, за спиной которых стояли руководящие монополистические круги США, надеялись и рассчитывали использовать животную ненависть нацистов и их главаря к Советскому Союзу. Зная его захватнические планы в отношении Украины, они не только науськивали Гитлера на первую социалистическую страну, но и помогали ему создать мощную военную машину и, расчищая путь на восток, пожертвовали сначала Австрией, потом Чехословакией и, наконец, Польшей.